Книга Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

трех блюд, их моряков кормят воблой». Повод к недовольству тот же, что и на броненосце «Потемкин» летом 1905 г. На собрании команды подчеркивалось, что «запахло старым режимом»[168]. Особое недовольство вызвало предоставление кают-компании офицерам, тогда как раньше ею пользовался весь экипаж.

Советские авторы любили обвинять Раскольникова во многих проблемах флота, который якобы совсем не занимался флотом, а по выражению С. Н. Семанова, «…в тревожную зиму 1920–1921 гг. занимался в основном фракционной деятельностью на стороне Троцкого, активно выступал против ленинской линии в дискуссии о профсоюзах. ‹…› Это вносило дезорганизацию в работы командных инстанций Балтфлота и подрывало личный авторитет самого командующего»[169]. Выше мы уже писали о том, какое большое внимание уделял Раскольников восстановлению дисциплины во флоте и повышению его боеспособности. Именно эти меры вызывали широкое недовольство матросов, которое подогревалось партийным руководством Петрограда, в первую очередь Зиновьевым. Во время дискуссии о профсоюзах питерский диктатор полностью разделял точку зрения Ленина. Эврич писал, что Зиновьев «пытался дискредитировать конкурента, выставив его „диктатором“, а себя поборником партийной демократии…»[170] Зиновьев в качестве демократа ничего, кроме улыбки, вызвать не может. Он пытался отстранить Раскольникова и нового начальника Пубалта Э. И. Батиса, поддержавших Троцкого. В ноябре 1920 г. по указанию Зиновьева Петроградский комитет РКП(б) потребовал передать ему руководство Пубалта. Но Раскольников и Батис смогли защитить Балтийский флот от сторонников Зиновьева. Председатель революционно-военного трибунала Балтфлота И. А. Ассар писал: «Матросов Раскольников считал людьми второго сорта. Моряки голодали, а командующий Балтфлотом с женой жили в роскошном особняке, держали прислугу, ели деликатесы и ни в чем себе не отказывали»[171]. В такой обстановке Раскольников 23 января подал рапорт об освобождении от занимаемой должности и 25-го был снят с поста командующего. Но, несмотря на отставку, нападки на Раскольникова усиливались. 15 февраля 1921 г. в Петрограде открылась конференция членов партии, моряков Балтийского флота, моряки – члены партии разделяли общее недовольство Раскольниковым. Командующего Балтфлотом даже не избрали в Президиум конференции. Председатель ревтрибунала Балтфлота распорядился провести обыск в квартире Раскольникова. Тесть Раскольникова Рейснер послал телефонограмму Троцкому: «Сегодня, 26 февраля в квартире, занимаемой мною совместно с Раскольниковым по ордеру Ревтрибунала Балтфлота, произведен обыск для розыска ценных вещей, якобы находившихся в указанной квартире. Найдено: одна бутылка коньяку, выписанного в свое время для больного малярией Раскольникова и полбутылки шоколадного ликера. Больше, согласно акту, ничего обнаружено не было. Считаю долгом упомянуть, что, по моим сведениям, на партийной конференции моряков Балтфлота без возражения со стороны Президиума отдельными членами конференции сделаны были крайне оскорбительные клеветнические выпады против Раскольникова и его семьи»[172].

Советские авторы любили писать о качественных изменениях флота. И. М. Шишкина подчеркивала: «В Балтийском флоте, и в Кронштадте в частности, за 1918–1920 гг. значительно увеличилось число мелкобуржуазных элементов из городских слоев населения. На флот пришли бывшие гимназисты, реалисты, деклассированные элементы, привлеченные сравнительно высоким продовольственным пайком и другими материальными льготами, которыми пользовались моряки военно-морского флота»[173]. Тот же автор утверждает, что почти 80 % личного состава Балтийского флота к началу 1921 г. были выходцами из крестьян. Попытаемся разобраться в этой невероятной путанице.

Так кем же были моряки Кронштадта в 1921 г.?

Даже статистические данные некоторых советских историков противоречат их собственным выводам. Семанов приводит данные о матросах двух судов, которые начали восстание, «Севастополь» и «Петропавловск». Он специально подчеркнул: «Командный и политический состав в этих данных не отражен» и делает вывод: «Итак, 79,2 % моряков двух сильнейших кораблей Балтфлота, то есть почти 4/5 обоих экипажей, начали службу на флоте до 1917 г.»[174] Мы приводим данные из списка «военных моряков командуемого состава линейного корабля „Петропавловск“, состоящих на службе к 1 марта 1921». 79,23 % матросов были призваны на военную службу до 1917 г.[175] Если мы рассмотрим, когда были приняты на службу матросы двух линкоров, служившие на них во время восстания, то получим следующую картину на «Петропавловске»: по 1913 г. – 242 человека; в 1914–1916 гг. – 729; в 1917 г. – 182; 1918–1921 гг. – 93 человека. То есть на главном очаге мятежа только 7,5 % были вновь призванными. Если мы рассмотрим младший командный состав, очень популярный в матросской среде, то из 24 боцманов нет ни одного, призванного во флот в 1918–1921 гг.[176] На линкоре «Севастополь» по 1913 г. было призвано 169 человек; в 1914–1916 гг. – 466; в 1917 г. – 107; в 1918–1921 гг. – 44. На «Севастополе» процент призванных в 1918–1921 гг. был еще ниже, чем на «Петропавловске», – 5,5 %. Мобилизация матросов на фронт практически не затронула лучшие корабли Балтийского флота. Экипажи нужны были в Кронштадте для отражения атак англичан, для борьбы с армией Юденича, которая в октябре 1919 г. не взяла Петроград во многом из-за обстрелов левого фланга Северо-Западной армии кораблями Балтийского флота, в первую очередь «Петропавловском» и «Севастополем». Команды этих двух судов с большим количеством коммунистов считались самыми надежными частями Красной армии в районе Петрограда.

Эти матросы сыграли основную роль в восстании, пользовались большим авторитетом и вошли в высший руководящий орган восставших – Временный революционный комитет. Многие из тех, кого называли крестьянами, были ими только по происхождению. Они давно ушли из деревни, получили начальное техническое образование и к моменту призыва во флот были квалифицированными рабочими. На кораблях требовались люди, которые умели обращаться с самой современной техникой того времени – военными судами. Поэтому власти были вынуждены призывать рабочих. Можно сказать, что такое соотношение призванных во флот было обычным для кораблей всего Балтийского флота. За исключением линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» в Военно-морском архиве по матросам других кораблей дают обобщенные данные за 1915–1917 гг. Возьмем для примера следующий документ: «Статистическая анкета линейного корабля „Полтава“ к 15 февраля 1921 года, командуемый состав». Матросы, призванные в 1899–1917 гг., до 1918 г. составляют в нем 89,6 %[177]. Но это были в основном матросы, в большинстве успевшие принять участие в Октябрьском перевороте. Если мы рассмотрим статистическую анкету минного тральщика «Заградитель», приписанного к Кронштадтскому линейному крейсерскому отряду, но в начале марта 1917 г. стоящего в Петрограде, мы получим такую же картину: 80 % матросов были призваны в 1901–1917 гг.[178] Советские авторы любили подчеркивать, что лучшие матросы пошли в Красную армию, а то, с чем они сталкивались в Красной армии, например, с децимацией, сыграло не последнюю роль в восстании в Кронштадте. Для укрепления влияния партии 23 октября 1920 г. Совет труда и обороны принял решение о возвращении на Балтийский флот более 700 моряков – латышей и эстонцев, в основном членов партии и сочувствующих. Но это ничего не дало большевикам, так как большинство вернувшихся приняли участие в восстании. На линкоре