Книга Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика - Софья Хаги
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человеконефть и нефтедоллары
В «ДПП (NN)» и «Священной книге оборотня» раскрывается идея всепоглощающей, всепожирающей, злобной, почти сверхъестественной силы, в обоих произведениях переплетающаяся с темой нефти. Речь не просто о нефти как товаре на мировом рынке – перед нами еще одна разновидность биоморфоза, где люди подчинены экономическому организму. Подобно тому как паразитический организм оранус поглощает людей, искореняя независимую человеческую личность, люди сравниваются с нефтью как биомассой – источником энергии – деньгами в процессе тотальной коммодификации и истощения ресурсов.
С характерной для него склонностью к каламбурам Пелевин язвительно замечает, что «Петро-» (в русских названиях городов, таких как Петродворец и Петропавловск) образовано не от имени Петра Великого, а от слова petroleum («нефть»)181. Как и большинство пелевинских острот, это не пустая игра словами. За ней угадывается параллель между двумя эпохами культурного разрыва: реформами Петра Первого, разорвавшего связь с прошлым и попытавшегося в короткие сроки сделать Россию частью Европы, и столь же насильственным погружением бывшего Советского Союза в глобальное коммодифицированное пространство рыночной экономики.
В «ДПП (NN)» («Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда», 2003) Пелевин дополняет создаваемый им портрет деградировавшего общества, сосредоточившись на потреблении политического тела и прошлом, в частности – на теме нефти. «ДПП (NN)» – сборник, куда входят роман, повесть и пять рассказов. Открывает его роман «Числа», продолжающий биотическую линию «Generation „П“». Главный герой романа, Степа Михайлов, узнаёт, что в древности люди приносили в жертву богам быков, поэтому сжигает завалявшуюся с советских времен тушенку, запах которой напоминает ему о «гиене огненной». «Жертвоприношение», совершенное Степой, перекликается с образом людей, превращенных в анималистичные монады на службе у орануса, а «гиена огненная» – с отсылками к Тофету/Геенне в «Generation „П“». Сожжение животных или людей (ритуальная жертва) отсылает к нефти и к биоморфизму посредством нефти. Вместе с тем в начале «Чисел» вводится проблематика потребления прошлого, получающая затем дальнейшее развитие в романе. В глазах Степы «сероватая говядина из стратегических запасов СССР была просто упаковкой, оставшейся от давно развеянной жизненной силы»182.
В повести «Македонская критика французской мысли» Пелевин обращается к еще одному ключевому элементу своей биополитической цепочки – вожделенному источнику энергии, нефти183. Тексту предпослан эпиграф: «Во всей вселенной пахнет нефтью». Центральный персонаж повести – Кика Нафиков, воспитанный в европейском духе, окончивший Сорбонну сын нефтяного магната позднесоветской эпохи. В детстве Кика нарисовал зловещего вида существо, держащее над головой сосуд с очертанием материков, из которого в рот ему льется струя черной жидкости. Рисунок Кика подписал: «Папа пьет кровь земли».
Подрастающего Кику все больше зачаровывает и поражает тема нефти. Он обнаруживает, что нефть не «кровь земли», а нечто наподобие воспламеняющегося перегноя, образовавшегося из останков древних организмов. Ему мерещатся вымершие динозавры, превратившиеся в нефть, и Кика рисует машины, поезда, самолеты, жадно поглощающие «шеренги крохотных динозавров, похожих на черных ощипанных кур»184. Обеспокоенный вопросом, куда попадают после смерти души советских граждан, Кика, узнав от отца, что, как верят в Советском Союзе, после смерти другие люди живут плодами их трудов, представляет себе на месте динозавров жертв сталинских репрессий в качестве органических компонентов нефти.
В «Македонской критике французской мысли» представление, что доисторические животные превратились в нефть, спроецировано на людей: человеческие тела как органическая материя символически превращаются в источник энергии. В представлениях Кики нефть и нефтедоллары – формы существования жизненной силы советских граждан после кончины. Когда распался Советский Союз, коммунистическая нефть влилась в кровоток мировой экономики. Результаты настораживают. Как того требует международная система нефтяных потоков, российская нефть наводняет Запад, не подготовленный к ее избыточному «серному фактору», то есть высокой концентрации в российской нефти человеческих страданий. Стремясь защитить более мирную западную цивилизацию от «инфернальных энергий», Кика возвращает часть человеческих страданий обратно в Россию в виде нефтедолларов. Чтобы достичь поставленной цели, он заточает группу европейских граждан на секретном предприятии во Франции и подвергает их изощренным пыткам:
В помещении цеха было смонтировано тридцать семь одинаковых ячеек, напоминающих индивидуальное рабочее место в офисе, так называемый cubicle. Но на этом рабочем месте не было ни стола, ни даже стула. Находившиеся в ячейках люди были подвешены на специальных ремнях в позе, напоминающей положение животного в стойле. Их руки и ноги были пристегнуты кожаными лямками ко вбитым в бетонный пол костылям, так что побег был невозможен. ‹…› Робот… наносил хлесткий удар нейлоновыми розгами по… обнаженным ягодицам. Одновременно с этим компьютерная система осуществляла перевод суммы в 368 евро в Россию…185
«Экономика страданий», которой Кика подвергает европейских граждан, чтобы сбалансировать транснациональные потоки боли/капитала, пародирует книгу Бодрийяра «Символический обмен и смерть». В «Македонской критике французской мысли» прямо сказано, что полубезумные идеи посещают Кику под влиянием Бодрийяра. Формула отношений между бывшим Советским Союзом (архаичным, символическим обществом) и Западом (производственным современным обществом) в настоящее время заключается в обмене боли на деньги: «Человек, наделенный способностью к духовному зрению, увидит гулаговских зэков в рваных ватниках, которые катят свои тачки по деловым кварталам мировых столиц и беззубо скалятся из витрин дорогих магазинов…»186 Однако «Македонская критика французской мысли» дает понять, что наделять ценностью жертвы и потери, как это происходит в «Символическом обмене и смерти», ошибочно. Пусть архаичные импульсы и направлены на подрыв буржуазных ценностей пользы и самосохранения, они таят в себе опасную разрушительную силу. Повесть не только намекает на неоднозначные выводы из концепции Бодрийяра, но и показывает, что символический обмен не столько предлагает альтернативу капиталистическим ценностям производства и обмена, сколько сам легко в них перетекает187.
Несмотря на явно гротескный характер, в «Македонской критике французской мысли» нашли отражение ключевые для Пелевина биоморфные и зооморфные мотивы. Во фразе о шеренгах крохотных динозавров, похожих на ощипанных кур, угадывается автоцитата из «Затворника и Шестипалого», где цыплята ожидают, когда их отправят на убой. Ячейки-кабинки, где люди привязаны, как скот в стойле, перекликаются с восприятием людей как биомассы, управляемой оранусом-Энкиду, «жирной надмирной тушкой» из романа «Generation „П“». Советская нефть с высоким «серным фактором», обозначающим концентрацию в ней страданий, – переосмысление демонических мотивов «Generation „П“», особенно мотива геенны огненной.
Люди и история превращаются в «человеконефть» и «нефтедоллары». В полубезумной (а со стороны Пелевина – комической) интерпретации марксизма, которую предлагает Кика, души советских граждан, чей труд создавал экономическую базу для денежных потоков, возвращаются в форме тех же денежных потоков. Если основным источником энергии и валютой в Советском Союзе являлась боль, в коммодифицированном постсоветском обществе она, как и любой другой ресурс, должна превращаться в деньги. Прошлое переплавлено в источник энергии, приносящий прибыль нефтяным корпорациям.
Потребление политического тела
В романе «Священная книга оборотня» (2004) Пелевин развивает темы биоморфных чудовищ («Generation „П“») и потребления политического тела («ДПП (NN)»). Одна из первых глав возвращает нас к образу орануса из «Generation „П“». Рассказчица, лиса-оборотень А Хули, вспоминает рассказ барона Мюнхгаузена, утверждавшего, что ему удалось самому вытащить себя из болота за волосы, и сравнивает человеческое существование с Мюнхгаузеном, висящим над пропастью, сжимающим свои гениталии и кричащим от невыносимой боли. Так почему же, спрашивает другой персонаж, он, несмотря на страшную боль, не решается упасть? А Хули отвечает:
Именно поэтому и существует общественный договор. ‹…› Когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает. ‹…› Чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз188.
Идея общественного договора
