Книга Четвёртая высота - Елена Яковлевна Ильина

это шахтёр идёт со своей лампой шахтёрской, а рядом с ним режиссёр. Тут нас с ним подняли наверх в клети, вроде площадки открытой, и до того мне показалось светло наверху, на земле, что даже глазам стало больно.

— А в шахте тебя тоже снимали для кино? — спросил в темноте чей-то мальчишеский голос.

— Нет, в шахте мы не снимались.

— А как вообще снимают? — спросила, выскочив вперёд, какая-то маленькая девочка. — Так всё подряд — всю картину сразу?

— Ну нет, конечно, не сразу, — сказала Гуля. — Это же очень трудно — снимать. И сниматься тоже очень трудно. Знаете, как мы запарились с режиссёром, пока один только эпизод с конём засняли? До этой картины я никогда верхом не ездила. А тут пришлось научиться ездить. Сначала — в седле, а потом и без седла. Василинка же без всякого седла ездила, она же крестьянская девочка, а не наездница. Да ещё надо было научиться по-разному ездить — шагом, рысью, галопом, а вдобавок ещё брать барьеры. Когда в первый раз взяла препятствие, я до того испугалась, что чуть было с лошади не кувыркнулась. А когда Сивко из болота вытаскивала, пиявки мне в ноги впились. Насилу их потом, после съёмки, отодрали.

Ребята слушали затаив дыхание. И вдруг самый маленький пионер спросил:

— А кто играл коня?

Гуля обернулась.

— Как это — кто? — спросила она удивлённо. — Конь.

— Так хорошо играл! — сказал мальчик с восторгом.

— Ну, с этим актёром, — ответила Гуля, — тоже пришлось как следует поработать. Он долго не хотел меня слушаться.

И, подумав, она добавила:

— Но бывает, что и с нами, ребятами, режиссёрам нелегко. Ведь с нами нельзя репетировать много раз подряд.

— Почему? Почему нельзя? — сразу отозвалось несколько голосов.

— А потому, что, если мы зарепетируем, то есть будем повторять одно и то же много раз, уже ничего хорошего у нас не получится, — объяснила Гуля серьёзно. — Вот режиссёры и добиваются, чтобы ребята делали всё сразу, как в игре. Ну, иногда ничего не выходит. Иногда ребята не слушаются или бузить начинают. Ну, тут прикрикнут на них — они и перестанут. Хороший режиссёр умеет обращаться с нашим братом.

— А как он обращается с вашим братом? — серьёзно спросил опять тот же самый маленький мальчик, которому понравилось, как играет конь.

Все вокруг рассмеялись. А потом опять раздались нетерпеливые голоса:

— Рассказывай дальше! А ты, Игорёк, не перебивай! Рассказывай, Гуля!

— Ну и вот… — начала опять Гуля. — На чём же это я остановилась?

— На том, что хороший режиссёр умеет обращаться с ребятами.

— Да, да! — сказала Гуля. — Хороший режиссёр — это всё равно что хороший учитель. На съёмке он строгий, а после съёмки добрый. Если поймёшь, чего он хочет, то уже нетрудно сделать всё как следует. Но самое главное в работе с нами — это терпение. Если у режиссёра нет терпения, ничего не выйдет. Самое важное — понять, чего от тебя требуют. А вот когда режиссёр расскажет весь эпизод, заинтересует тебя, тогда всё пойдёт как по маслу.

Гуля помолчала.

— Самое главное — это подход.

Слушая Гулю, ребята проникались к ней всё большим и большим уважением: как она всё понимает! Прямо как взрослая. И какие слова говорит: «эпизод», «подход», «кадр»… Такие слова знает, в кино снималась, а совсем не зазнаётся! И всё только о трудностях рассказывает, а о том, что так замечательно играла, — ни слова…

Долго бы ещё рассказывала Гуля о своей работе в кино, если бы не пришло время спать.

Все разбрелись по своим палаткам. Стало совсем тихо.

Гуля улеглась в постель у окна и долго-долго перебирала в памяти все события этого вечера: и картину, которая так много ей напомнила, и этих славных ребят, жадно слушавших всё, что она им рассказывала. И сердце её опять переполнила бесконечная, захватывающая дух радость! Как всё-таки хорошо, как интересно жить на свете!

Под самые звёзды уходил крутой мохнатый горб Аю-Дага, Медведь-горы. То и дело с чёрного неба срывалась звезда и летела вниз, за спину старой медведицы.

И слышно было, как совсем рядом, внизу, море бьёт, гремит и работает — тащит за собой камни…

В Москву, в Москву!

Весело и незаметно пробежал целый месяц. Вокруг было столько нового, что Гуля не знала, на что раньше смотреть, за что раньше браться.

Приближалось время отъезда.

Гуле не хватало дня, ей хотелось доделать до отъезда тысячу дел: собрать коллекцию камней Артека для краеведческого музея, научиться у Барасби ещё нескольким особенно трудным приёмам верховой езды и сдать нормы на значок БГТО. [12]

Уже почти всё было сдано — и гребля, и плавание, — оставалось самое трудное для Гули — стрельба и метание гранаты.

А стрелки на её часиках, не считаясь ни с чем, бежали теперь как-то особенно быстро…

Жаль было расставаться с Артеком, с новыми друзьями.

А вдобавок у Гули появился четвероногий питомец, которого она очень полюбила, — лисёнок. Звали лисёнка Рыжик.

Это был хорошенький маленький хищник. Рыжая шёрстка его была до того густой и мягкой, что хотелось без конца гладить её. Кончик длинного пушистого хвоста Рыжика был совсем белый. Белой была и грудь лисёнка, похожая на белую манишку. А глаза лисёнка — узкие, блестящие — смотрели так лукаво, словно он задумал какую-то проделку, о которой никто-никто не должен был знать, — недаром он так хитро улыбался.

Когда Гуля принесла ему в первый раз на обед куриные косточки, Рыжик завизжал, залаял, затявкал от нетерпения. И не успела Гуля высыпать их перед Рыжиком, как он с остервенением кинулся на еду и принялся быстро-быстро закапывать косточки в землю.

— Думаешь, отниму? — спросила Гуля и засмеялась. — Ишь какой жадный! Ну погоди, я тебя от жадности отучу.

Она стала каждый день бегать к Рыжику, кормить его, не позволяя ему закапывать еду в землю. Рыжик визжал, тявкал, метался по клетке, но мало-помалу начал слушаться. Скоро он даже так привязался к своей воспитательнице, что жалобно тявкал и скулил, когда она уходила. Гуля гладила Рыжика по спине и по белой грудке и говорила ему:

— Не плачь, Рыжик, я ненадолго ухожу, а скоро нам придётся с тобой навсегда распрощаться: я далеко уеду, к маме, домой!

Но вот когда артековцы стали уже готовиться к своему последнему, прощальному костру и к разъезду по домам, до них долетела необычайная весть: весь Нижний лагерь — все двести пионеров вместе со своими вожатыми — приглашается в Москву, в Кремль!

Это