Книга Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков

мог помочь общему делу, если в его голове кто-то черный и размытый продолжал кривляться и наяривать отвратительный, способный довести до сумасшествия фокстрот?

Черт побери, как же он называется?!

Его также неприятно смущало понимание того, что этот разговор как никакое другое обязательство напрочь привязывал к партийным делам, а это было чревато. Судьба революционера – из двух зол выбирать худшее, ведь лучшего для него по определению не существует. Борец за правду всегда должен быть готов пожертвовать жизнью, но это не философия Мессинга. Точнее, не философия будущего. Ему становилось тошно от одной только мысли, что бесы, называемые «измами», «шнами», «сьонами», «у́сами» (например, communismus) и особенно мерзкие «ствы» и «кратии», овладеют мной и начнут погонять в ту сторону, где гибнут люди.

– Мне никак не ухватить Вайскруфта, – признался Вольф. – Мы знакомы с детства, он сын хозяина Берлинского паноптикума и, по-видимому, нахватался от какого-то заезжего экспоната умения производить психологические опыты. Он организованно прячет свои мысли, я не знаю, как к нему подступиться.

Товарищ Рейнхард, услышав его отповедь, ничуть не удивился. Увлеченный классовой борьбой, он утратил способность удивляться. Броней ему служила идея. Если кто-то решит, что Мессинг грешил на марксизм, он ошибается. Вольф имел в виду совершенно другое, широко распространенное поветрие, которое можно назвать единоверием. Оно сродни убежденности в том, что на все возможные вопросы, рождаемые жизнью, можно отыскать один-единственный ответ. Этому заболеванию в острой форме оказался подвержен и товарищ Рейнхард. Он влюбился в марксизм. Неизвестно, кто и когда убедил его, что единственной силой, двигающей окружавшую его действительность, является классовая борьба или просто борьба. Он уверовал, что с помощью марксизма можно проникнуть в любую тайну природы, отыскать первопричину любого конфликта. Это был великий соблазн и, поддавшись ему, товарищ Рейнхард своеобразно смотрел на мир.

Его не занимали рассветы и закаты, гладь реки, звездное небо, изысканной формы облако или жираф. Любой пейзаж он разглядывал с точки зрения собственности, искал не красо́ты, а батраков, в чьей среде можно было организовать партячейку. Гибель Гюнтера Шуббеля, ответственного за перевозку оружия, была для него не более, чем недоработкой, слабым местом в плане подготовки вооруженного выступления, для Мессинга же – трагедией, бессмысленной потерей друга, и в этом пункте они никогда не сошлись. Такого рода отношение к жизни ничего, кроме грусти, не вызывало, однако оставим метафизику и вернемся к суровой прозе жизни.

Не ради правды, а исключительно ради истины следует признать, что Мессинг несколько ошибался в оценке сидевшего напротив него функционера. Он первым высказал опасение за Ханни. Ей нельзя оставаться в Берлине, сказал он. Впрочем, в Германии тоже.

Его слова примирили Вольфа с действительностью. Этот пунктик и ему не давал покоя. Единственный выход, который пришел Мессингу в голову, – зарубежное турне. Он поговорил с господином Цельмейстером, при этом настаивал, что Ханна Шуббель обязательно должна сопровождать его. Услышав о Ханне, Цельмейстер всплеснул руками и заявил, что это невозможно, что это нарушает контракт, что Вольф собрался разорить его. Слов было много. Когда у делового человека пытаются увести из-под носа лакомый кусочек, он становится чрезвычайно красноречив, однако разжалобить его господину Цельмейстеру не удалось.

Таким был век Вольфа Мессинга – непростым, мстительным, исключающим согласие. Это вызывает сожаление, но у Мессинга не было права на жалость. Он не мог себе позволить и каплю сострадания, не говоря о благодарности, к этому разжиревшему коту. Они должны были расстаться, Вольф имел право на месть. Товарищ Рейнхард тоже имел такое право. В этом они были единодушны, особенно после того, как Рейнхард упомянул, что штурмовики в Эйслебене перед тем, как выпустить дорогих Вольфу уродин под залог, побрили фрау Марту, а у Бэллы отрезали гриву.

Услышав такое, Мессинг онемел. У него в ушах грянул нестерпимый вой несчастной женщины, лишенной эйслебенскими лавочниками единственного средства к существованию; крик Бэллы, очень чувствительной к боли, которую доставляла ей грива.

Товарищ Рейнхард положил свою ладонь на дрогнувшую руку Вольфа, похлопал по руке, тем самым выдав себя как человека не лишенного сострадания.

– Надеюсь, этот прискорбный факт заставит вас, товарищ Мессинг, подумать о себе? – спросил он. – Вы тоже находитесь в крайне опасном положении. Эти ребята из Шестого отдела мастаки по части организации подлых и кровавых штучек. Они не оставят вас в покое.

– Что же делать?

– Покинуть Германию. На время. Вместе с Ханной.

– И что дальше? Без контракта, ожидая всякой каверзы от господина Цельмейстера? На что мы будем жить?

– Я знаю место, где господин Цельмейстер вас не достанет и где не надо будет заботиться о пропитании.

– Где же такая земля обетованная?

– В России.

Справившись с изумлением, Вольф спросил:

– Что же я буду делать в России? Нужны ли там мои психологические опыты?

– В Москве вы будете учиться.

Мессинг не торопился, соблюдал дистанцию. Прикинул – сочувствие и желание помочь ближнему у партайгеноссе Рейнхарда имели вполне приземленную, полезную для дела основу.

– Чему же мне придется учиться в Москве? Основам коммунизма?

Своим ответом товарищ Рейнхард окончательно сбил с толку медиума:

– Это непростой вопрос.

Он произнес это на корявом русском языке.

Только отмеренная Мессингом дистанция между собой и миром позволила ему сохранить присутствие духа.

– И все-таки? – также на русском поинтересовался Вольф.

Рейнхард вздохнул. Это было так удивительно – помимо мужества, железной воли и несгибаемой решимости в его душе, на самом донышке, сохранилось сомнение.

Он, опять же на русском, понурив голову, признался:

– Лично я, товарищ Мессинг, не верю во всю эту мистическую ерунду, однако есть разнарядка направлять проверенных в боях товарищей, обладающих некими необычными способностями, в распоряжение особой секции Коминтерна.[26]

– Вы настолько доверяете мне, – удивился Мессинг, – что делитесь со мной такого рода сведениями и даже готовы послать в Москву, в эту самую секцию?

– Кого-то все равно придется посылать. Товарищ Радек[27] из Коминтерна в этом отношении строг. Вы не беспокойтесь, – он сделал паузу, – эта блажь скоро пройдет, и вы вернетесь в Германию. К сожалению, – мрачно усмехнулся он, – блажь исходит с самого верха.

В его фразе все было непонятно. Товарищ Рейнхард, точно и последовательно выполнявший указания центра, никогда не позволявший себе ни в чем уступать оппозиционерам, не без иронии отозвался о партийном задании как о блажи, да еще спущенной с самого верха. Вот и пойми этих марксистов! Они готовы ногами стрелять, гривами трясти, пугать женскими бородами, чтобы только доставить оружие в тихий, спокойный и мерзкий Эйслебен – кому он нужен? – и в то же время их внутренняя жизнь пронизывалась