Книга Таинственная сила - Жозеф Рони-Старший

Остановка принесла Мейралю облегчение, боль и тяжесть в ногах прекратились, но его по-прежнему сильно тянуло домой: это чувство безжалостно копошилось в голове, пронизывало каждый мускул, каждый нерв его тела, мурашками ползало по коже. Он сидел на траве, и все лицо его и грудь горели так, словно он слишком долго загорал на солнце, а спина, которой он повернулся к дому, напротив, покрылась холодным потом. Жорж продолжал угадывать малейшие движения своих друзей, и всякое действие кого-либо из них отзывалось в его организме то болезненной тягой, то минутным ослаблением напряженности. Какой бы хрупкой не была эта связь, как бы не были воспалены все органы восприятия молодого человека, как бы не путались его мысли, перед глазами вставали совершенно четкие реальные картин.

Это не было проблемой его психического состояния, скорее чем-то на уровне интуиции и подсознания. Он догадывался, что Лангр опять принялся за опыты в его отсутствие, знал, что дети играют с их черным псом Шивой, а садовник собирает фрукты. Жорж чувствовал это не с помощью зрения, слуха или осязания … Он чувствовал и все. И если его взволновало приятное теплое переживание, когда Сезарина причесывала гребнем роскошные волосы Сабины, то только потому, что картинка в его голове наслаивалась на другое неопределенное чувство. Это было похоже на то, как, читая какую-нибудь книгу, он всегда представлял героиней Сабину.

– В целом, – заключил Мейраль, – их жизни связаны с моей так крепко, словно мы единый организм с общей нервной, а может, и кровеносной системой. К счастью, между нами пока нет телепатической связи, и мы еще не читаем чужие мысли …

Он сделал несколько пометок в дневнике и продолжил путь. Поначалу было просто трудно идти, сильно влекло назад, как будто гигантская рука удерживала его за шиворот. Потом появились резкие покалывания в груди и в области позвоночника, он стал задыхаться, пот струился ручьями, виски словно прессом сдавило, сердце бешено колотилось. Подавшись вперед всем телом, как лошадь, запряженная в телегу с грузом, Жорж упрямо продвигался к озеру. До воды оставалось несколько метров. Наконец, он почувствовал, что силы его на исходе, и если он сейчас не повернет домой, то рухнет тут же на землю и не известно сможет ли опять когда-либо подняться.

– Пора прекращать этот опыт! – скомандовал он себе.

Мгновенно мускульное напряжение спало, осталась только усталость и огромное желание вернуться. Боль стало легче переносить: теперь она разливалась по затылку и шее, зато прекратила пульсировать в висках. От удушья осталось лишь что-то ноющее в легких, вроде межреберной невралгии, да жжение по всему телу. Направляясь назад к поместью, он с каждым шагом чувствовал себя все лучше. Казалось, его вес сократился вдвое, и он летит, как на крыльях, не касаясь земли. Миновав то место, где он отдыхал, Мейраль вдруг бросился бежать, будто его подхлестнули кнутом. Так быстро он не бегал даже в институте, когда занимался спортом. Выйдя, наконец, на финишную прямую, несчастный экспериментатор стал сбавлять темп, и вбежал в калитку на нормальной, уже не спринтерской скорости.

– Нам так вас не доставало! – воскликнул профессор, обнимая Жоржа на пороге лаборатории.

– И все же, не так как мне вас! – возразил молодой человек. – Вам не хватало меня всем вместе, а значит, каждому – какой-то маленькой части меня. Мне же, не хватало всех вас, всего огромного целого. Я чувствовал себя сухим листком, оторванным от родного дерева порывом ветра. К тому же, мне пришлось терпеть большие перегрузки: я прилагал максимум усилий, лишь бы только дойти, а вы оставались в неподвижности.

– Друг мой, вы, вероятно, удивитесь, но я знаю весь ваш маршрут, – заявил Лангр, до слез растроганный самоотверженным поступком ученика. – Я даже знаю, где вы делали передышку… я следовал за вами сердцем…

– Ничуть, я тоже знаю, что вы делали в мое отсутствие!

– Если бы я не был жертвой этого абсурдного оптимизма, меня бы охватил ужас. Создается впечатление, что мы превращаемся в сиамских близнецов!

– Это так вас пугает?

– Не то слово! Это жутко. Если так пойдет дальше, то каждый из нас – садовник… собака… осел… даже глупые птицы с птичьего двора – скоро станет частью некой единой личности. А что будет с нашими мозгами? Ведь мы деградируем!

– Верно, единая личность! – согласился Мейраль. – Мы и вправду связаны друг с другом очень органичным образом. Я думаю, что, укрепляя связь между живыми существами, какая-то таинственная сила хочет сконцентрировать всю энергию в одной точке. Возможно, у нее такой способ подпитки… такой способ взаимодействия с нашей… земной энергией!

Он прервался и посмотрел Лангру прямо в глаза. В них отражалось все то же скептическое недоверие, тот же страх за родных, как и утром во время визита врача.

– Н-да… – закончил за него фразу профессор, – похоже, мы в западне… Здесь не до шуток, это вторжение в наш организм чужой жизни!

III. Плотоядная лихорадка

С каждым днем пятна выделялись все отчетливей, а связь, объединявшая людей в группы, становилась все прочнее. Проблема опять оказалась общей, охватив все людское население Земли и всех животных. В каждом районе Франции можно было обнаружить живых существ, сгрудившихся в прочные стаи под воздействием непреодолимого инстинкта. Всякий следующий день доставлял все больше страданий и болезненных ощущений, когда какой-либо индивид удалялся на слишком большое расстояние от своего тесного мирка. Дистанция варьировалась, сокращалась либо увеличивалась, согласно условиям проживания. Во Франции – на Лазурном побережье, в Лионе и в пригородах Парижа – сплоченная группа отпускала своих членов лишь на минимальные расстояния: человек тут же чувствовал боль, удаляясь дальше, чем на триста – четыреста метров. Во многих регионах планеты – в Германии, на западе Соединенных Штатов, на юге Англии, на севере Италии – предел составлял от семисот до девятисот метров в крайних случаях. Дальше начинались страдания и тяжелое переутомление, вплоть до обморочных состояний.

Заболевание прогрессировало с каждым днем. Очень скоро путешествия в одиночестве стали невозможны, поэтому теперь все передвигались полным командным составом. Всякая попытка отделиться от своей группы начиная с августа приводила к смертельному исходу. В связи с этим, во множестве гибли наиболее энергичные, упрямые и неосторожные люди. «Зона смерти» начиналась на пятнадцатом – двадцатом километре ходьбы, в зависимости от территории. Оставшиеся члены группы чувствовали такую боль, словно им без наркоза удалили какой-нибудь орган, но, тем не менее, оставались живы.

Мало помалу изменился и общественный уклад государства. Граждане, входящие в одну группу, не могли теперь работать раздельно, оставаясь на своих прежних местах. Персонал фабрик, заводов, банков пришлось значительно сократить, многие предприятия вынуждены были приостановить свою деятельность на неопределенные сроки. Но сокращение населения в период катастрофы и высокие урожаи в сельском хозяйстве кое-как компенсировали казне материальный ущерб. Постепенно поездки на автомобилях стали слишком невыгодным занятием и доставляли огромные неудобства частным лицам, а таксопарки вообще оказались близки к разорению: шофер и каждый пассажир вынужден был возить с собой всех представителей своего сообщества, включая зверей и птиц. Многие ухищрялись передвигаться кортежем, но это было слишком рискованно – приводило к многочасовым заторам на дорогах и к опасным столкновениям. В плане передвижения, дело обстояло легче с железными дорогами, но, опять же, было абсолютно бесперспективным неприбыльным занятием: вагоны заполнялись, в основном, членами семей машинистов, механиков, контролеров и проводников.