Книга Жизнь на менопаузе. Как выжить среди приливов и бурь - Дарси Штайнке

Мне оказались близки не только идеи «Учебника», но и эмоции призрака, скрытого между его страниц. Его прежняя хозяйка оставила пометки карандашом напротив симптомов, появившихся потому, что она снова и снова загоняла ярость глубоко внутрь. Пугающие мысли. Ирония. Улыбка в ответ на причиненную боль. Тревожные сны. Медлительность. Внезапное прерывание зрительного контакта с другим человеком. Смех, когда не происходит ничего смешного.

В молодости меня влекли женские персонажи, подавленный гнев которых перерастал в меланхолию, из-за которой они чувствовали себя нереальными, призрачными. В романе Джин Рис «Доброе утро, полночь» Саша Дженсен наблюдает сквозь витрину магазина, как пожилая женщина, постаревшая копия ее самой, примерят шляпу. Лицо женщины ужасно, на нем – жажда, отчаяние, надежда. «Так и ждешь, что она в любой момент разразится безумным смехом». Сашу бросил муж после смерти ребенка, девушка живет в Париже и мечтает о светлой комнате с отдельной ванной вместо того убогого номера в дешевом отеле, который она делит с другим призраком – мужчиной, который, кажется, проводит все свое время, стоя в белом халате на лестничной площадке.

Саша стыдится заношенной одежды и скрытого под ней бесплодного тела, она отчаянно желает быть невидимой. Ведь невидимость – это состояние сознания: «Если сделать ум пустым и безучастным, то пустым и безучастным станет и лицо, а ты – невидимкой». В конце романа Саша настолько несчастна, что какая-то часть отделяется от нее, подобно духу. «Кто это плачет? Та же, кто смеялась на лестнице, целовала его и была счастлива. Это же я, я сама, я плачу. Другая, – пишет Рис. – Но откуда мне знать эту другую? Это же не я».

Как показало исследование 2007 года, одинокие люди чаще верят в сверхъестественные силы. Это связано с тем, что они живут одни и сильнее боятся чужого проникновения в дом. Когда у вас нет настоящих друзей, мозг начинает создавать призрачных недругов. Острее всего я чувствовала одиночество в тот год, когда жила в резиденции Университета Миссисипи в Оксфорде, в роскошном доме напротив усадьбы Уильяма Фолкнера. Мой первый брак распадался на части, меня ждало будущее матери-одиночки. Как-то ночью я уложила дочь в кроватку и читала в постели. В большой комнате было темно – единственная лампа освещала лишь страницы книги. Спальня была размером со всю мою квартиру в Бруклине. Я слышала, как снаружи ветер отстукивает ритм в соседском дворе и ветви кизила скребутся о стену дома.

В рассказе «Да покоится она в мире» викторианской писательницы Синтии Асквит говорится о женщине настолько восприимчивой, что в ее тело, а постепенно и в сознание проникает дух умершей девушки. «Не знаю, как вам объяснить, – говорит она врачу, – я пытаюсь сказать, что не существует никакой настоящей, неизменной, подлинной Меня». Асквит признавала, что сама испытывает подобное: «Я чувствую себя бесконечно изменчивой. Такой неопределенной. Совершенно разной рядом с каждым из моих друзей, и абсолютно никем наедине с собой». Асквит чувствовала себя призраком, и в ее историях живые и мертвые персонажи оказываются взаимозаменяемыми. «Я считаю , – пишет критик Рут Д. Уэстон, – что Асквит перенимает восприятие себя патриархальным обществом со всеми его внутренними противоречиями и пренебрежением рациональными объяснениями».

По-настоящему в «Да покоится она в мире» ужасает не столько борьба девушки-рассказчицы с привидением с кладбища неподалеку, сколько то, что в одиночестве Асквит чувствует себя «как вода, которая вытекла из разбитой чашки – беспрепятственно пролилась наружу, чтобы снова впитаться в пустоту».

«Есть конкретные характеристики того, как ощущается присутствие, – замечает научный писатель Рик Пола в своей работе “Нейрофизиология призраков” (The Neuroscience of Ghosts). – Если пациент стоит, то и тот, чье присутствие он ощущает, будет стоять. Если пациент лежит, то он чувствует, что присутствующий тоже лежит»[65]. Во время таких эпизодов активность фиксируется в тех участках коры головного мозга, которые отвечают за визуальную память и перцепцию. «Эти участки, – пишет Пола, – формируют у человека ощущение собственного тела». Если в мозгу есть патологические изменения, если мозг травмирован или подвергается стрессу, он строит предположение, что с вами в комнате находится кто-то еще. Тело пациента как будто раздваивается.

Тогда, в Миссисипи, днем я еще справлялась, но по ночам на меня накатывало странное чувство утраченной целостности, будто я разбивалась на множество отражений, как в зеркалах примерочной, раскалывалась на множество «я». Пока я читала, сидя в кровати, у меня появилось ощущение, что я читаю, сидя в противоположном конце комнаты. Когда я развернула лампу, то увидела лишь пустой бархатный диванчик. Но я по-прежнему ощущала присутствие в комнате другой женщины, которая весила, как я, и занимала такое же положение в пространстве, только не мучилась от тоски. Нет. Она была в бешенстве.

Многие женские призраки не проявляют активности. Они летают по дому, жалкие, не способные к действию, словно люди в депрессии. Хотя у некоторые из них злые намерения. В книгах и фильмах женские призраки часто ярче мужских[66]; в обществе, в котором доминируют мужчины, права женщин ущемляются, им сложнее добиться справедливости в материальном мире. Призраки женщин, которые были несчастны или стали жертвами насилия при жизни, могут искать отмщения после перехода в потусторонний мир.

Один из таких духов – Кровавая Мэри[67]. И мама, и бабушка рассказывали, как они вместе с друзьями пытались вызывать ее. Моя дочь Эбби один раз вернулась с ночевки у лучшей подруги Джинджер перепуганная и рассказала, что они видели в зеркале окровавленную женщину. Ритуал меняется со временем и проводится по-разному в разных частях страны. Мои девочки с зеркальцем в руках поднимались по лестнице спиной вперед, приговаривая: «Кровавая Мэри». Они смыли воду в унитазе и повернулись вокруг себя тринадцать раз. Накололи пальцы и размазали кровь по стеклу. В 1970-х на пижамных вечеринках мы с подругами выключали свет в ванной, зажигали свечу и собирались у зеркала, приговаривая: «Где твой ребенок, Кровавая Мэри?»

Мария I Тюдор вступила на престол в 1553 году. Ее окрестили Кровавой за то, что она приказала сжечь на костре триста своих подданных. Такое прозвище кажется несправедливым, учитывая, что ее отец Генрих VIII приговорил к смерти не только двух своих жен, но и пятьдесят семь тысяч вассалов. Мария Тюдор была первой женщиной, взошедшей на английский трон. Ее подвергали осмеянию, против нее плели заговоры. Все усилия королевы по возрождению страны принимались в штыки. Придворный врач записал, что Мария страдала от сильных кровотечений, тазовых болей и спазмов. В возрасте тридцати восьми лет она вышла замуж за испанского короля Филиппа и вскоре после этого пережила ложную беременность, что привело к нервному срыву. В сорок два у Марии случилась вторая ложная беременность. Одни считают, что она приняла за эмбрион раковую опухоль в желудке, другие – что менструация у нее прекратилась из-за наступления менопаузы.