Книга Тьма между нами - Джон Маррс

Чем больше я погружаюсь в эту историю, тем сильней раздражаюсь.

— Прекрати паясничать! Знает ли она, что у тебя полно таких «подружек»?

— Эй, полегче. К чему ты клонишь?

— Поклянись больше с ней не встречаться.

Хантер опять смеется, у него изо рта вырывается сигаретный дым.

— Поклясться? Чем? Сердцем матери и кровью отца?

— Хорошо, — срываюсь я. — Тогда мне придется пойти в полицию и заявить на тебя!

Улыбка мигом слетает с его лица.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему же? Ближайшее отделение в пяти минутах ходьбы. Сейчас прямо и пойду.

Я делаю шаг, но он хватает меня за плечо и разворачивает обратно. Я собираюсь возмутиться, но он опережает меня. Его лицо оказывается прямо перед моим, я даже ощущаю запах табака в его дыхании.

— Не советую. Вряд ли Нине понравится.

— Ничего, со временем поймет.

— Сомневаюсь. Скорее, возненавидит тебя и сбежит из дома. Ко мне.

— Она — моя дочь, а не твоя игрушка.

— То-то она мечтает от тебя отвязаться и не может простить тебе, что ты выгнала отца… Стоит мне пальцем ее поманить, как она бросит тебя, и ты останешься ни с чем.

— Полиция этого не допустит.

— Если начнется расследование, социальные службы заинтересуются, почему ты позволяешь ей ночевать вне дома.

— Я была уверена, что она проводит время у подруги.

— Ну-ну… Твоя дочь любит угождать. Ей нравится дарить людям счастье — только не тебе, конечно. И больше всего на свете она боится, что я исчезну, как ее отец. А значит, сделает все, что я скажу, лишь бы удержать меня. И если для этого потребуется лжесвидетельствовать против тебя, она не остановится. Попробуешь сдать меня полиции, и я сам упеку тебя за решетку.

Парень отпускает меня, делает долгую затяжку и отбрасывает ее в сторону.

— Думаю, мы поняли друг друга? — цедит он, и мне ничего не остается, как кивнуть.

— Кстати, — бросает он, уходя, — очень жаль, что у тебя нет дочки помладше. На год-два помладше было бы самое оно.

Глава 21

Мэгги

К счастью, Нины не оказывается рядом, когда я замечаю, как в углу столовой, у плинтуса, что-то блестит. Приглядываюсь и понимаю: шпилька. Нина такими не пользуется — значит, моя. Скорее всего, много лет назад она закатилась за ковер, и теперь во время уборки Нина случайно вытащила ее на свет пылесосом.

На очередную «проверку» это не похоже, слишком уж неприметная вещица. Совсем не то, что в прошлый раз, когда Нина ушла вниз на кухню, оставив мобильник на обеденном столе под сумочкой. Я лихорадочно набрала номер службы спасения, однако гудков не услышала — Нина вытащила маленькую карточку, которая отвечает за связь.

Тщательно взвесив все обстоятельства, я прихожу к выводу, что это случайная удача. А значит, грех ею не воспользоваться. Нина готовит ужин и не обратит внимание на дребезжание мой цепи, поэтому я осторожно поднимаюсь и, как сорока, несущая все блестящее в свое гнездо, хватаю шпильку. Она сделана из металла, и сегодня вечером я попробую наконец открыть ненавистный замок, сковывающий мою лодыжку.

Дрожащими руками засовываю находку в левую чашку бюстгальтера, из которого, как из всех остальных, Нина вытащила косточки еще несколько месяцев назад, когда при стирке обнаружила, что одна из них пропала. С ее помощью я тоже пыталась открыть замок — правда, безуспешно: металл, из которого она была сделана, оказался слишком мягким. Не то что шпилька.

Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и осматриваю комнату — мой двор для прогулок. Если Нине не помешать, она будет держать меня здесь до смерти. Но я пока не готова сдаться. Возможно, удастся выбраться самой, или меня обнаружат, или Нина изменит свое отношение и поймет, что поступает со мной несправедливо. Надежда — единственное, что у меня осталось. И я буду продолжать бороться.

Мое заключение длится уже два года — по крайней мере, так говорит Нина. Сама я потеряла счет времени. Чтобы отметить первую годовщину, она заказала двуслойный бисквитный торт и заплатила пекарю, чтобы он украсил его тюремной решеткой из крема и зажженной свечой. На второй год, разрезая пирог пластиковым ножом, я обнаружила внутри пилочку для ногтей — не металлическую, на тканевой основе, совершенно бесполезную. Интересно, что она запланировала на следующий год? Надеюсь, эта маленькая шпилька поможет мне выбраться раньше…

Все прошлые мои попытки сбежать были совершенно безрассудными и отчаянными. В первый раз, вскоре после заточения, я швырнула табурет в ставни, но те даже не погнулись, зато от табурета отвалились две ножки. И когда вечером Нина открыла дверь моей спальни, чтобы перестегнуть цепь и выпустить меня на ужин, я набросилась на нее с одной из них. Она заметила мою тень, когда я замахнулась, и успела пригнуться, так что удар пришелся по руке, а не по голове, как я планировала. Нина вырвала палку из моих рук и стала колотить меня по ребрам. Испуганная ее яростью, я даже не сопротивлялась, понимая, чем все это может закончиться. Однако вместо того, чтобы смириться и бросить попытки, преисполнилась еще большей решимости сбежать.

В следующий раз, когда я запустила свою тарелку с обедом в окно столовой, Нина вырубила меня, ударив по голове винной бутылкой. Я очнулась и обнаружила, что обмотана, как мумия, цепью, пристегнутой к лодыжке. Так и пролежала два дня в собственных испражнениях, пока она меня не освободила.

Чтобы выбраться, я пробовала все, даже крышкой сливного бачка раздробила батарейку в надежде, что содержащаяся в ней кислота растворит звенья цепи. Но вместо свободы получила лишь болезненные химические ожоги. Единственное, чего я не пробовала, — устроить пожар, и то лишь потому, что у меня не было доступа к легковоспламеняющимся предметам.

Я заливала ванную и забивала канализацию, чтобы вынудить Нину пригласить в дом посторонних. Когда прибыл сантехник, она связала меня и накачала наркотиками, чтобы я не смогла ее выдать.

Так мы и живем в бесконечном противостоянии: я ищу новые способы побега, а Нина мешает мне и назначает наказания. Возможно, шпилька изменит баланс сил.

Наконец, появляется Нина с двумя тарелками очередного малосъедобного жаркого. Ужин проходит за вежливыми бессмысленными разговорами ни о чем. К моему облегчению, о Хантере и его смерти Нина больше не вспоминает.

Несмотря на вымученную, натянутую атмосферу, я всегда с нетерпением жду этих ужинов, потому что они — мой единственный шанс на человеческое общение. Мне шестьдесят восемь, и я очень боюсь потерять рассудок. Память уже начинает временами отказывать. Ученые доказали, что одиночество усугубляет развитие слабоумия и болезни Альцгеймера. Поэтому я так цепляюсь за книги и редкие разговоры с Ниной — это моя последняя возможность поддерживать активность мозга, чтобы в конце концов не угодить в еще более страшное заключение, из которого уже точно не будет выхода.