Книга Как начать разбираться в архитектуре - Вера Калмыкова

Коры – девы или юные женщины, изящные, непременно одетые в мягкие, пластичные, складчатые ткани. Здесь, кстати говоря, едва ли не впервые звучит тема власти человека над миром вещей и предметов, над материалами, которыми люди управляют, делая жизнь комфортнее. И, конечно, складки женских одежд напоминают не только древесную кору́, но и каннелюры колонн – продольные желобки, шедшие от верха до низа параллельно друг другу.

Можно сделать одно предположение, касающееся одежды кор. Первые греческие скульптуры, ксоаны, делались из дерева (равно как и первые колонны, ведь первоначально древнеэллинские храмы были деревянными), а кора отдельных деревьев напоминает складки ткани. К тому же, древесная кора – это ведь действительно «одежда» дерева, прикрывающая его «тело». Чтобы создать ксоан, дерево надо «раздеть». Возможно, это пробудило воображение древнеэллинских скульпторов, и между ксоанами и статуями кор существует преемственная связь: «одевая» женские изваяния, мастера возвращались к первозданному облику природы, воссоздавали его и тем самым восстанавливали целостность мира, которая, конечно, всегда нарушается, когда человек вмешивается в естественный ход вещей. Мы помним, что в эпоху архаики зародилось учение о Логосе. Философы, которые жили и мыслили в ту эпоху, получили общее прозвание «досократиков». Главным предметом их познания являлась природа и ее законы. Так что одежда кор могла быть осмыслена логически…

Интересно, что в самом начале формирования обоих типов скульптуры обнаженные куросы изображались более женственными, а задрапированные тканями коры – более мужественными, чем впоследствии. Однако такой канон просуществовал сравнительно недолго, примерно до рубежа VII–VI вв. до н. э. Постепенно он трансформировался. Мужские фигуры получили облик, привычный и нам, и до сих пор воспринимаемый как идеальный внешний вид мужчины, воплощение мужественности: прямые широкие плечи, узкий таз, крепкие упругие мышцы, в которых, однако, нет ничего переразвитого. С этого времени тела почти всех сохранившихся куросов очень красивы, даже если они изваяны с нарушением анатомических законов. Статуи действительно кажутся «идеальными мужчинами». Да и вообще никогда в искусстве Эллады не существовало традиции увлекаться изображением бесформенного и безобразного, восхищаться им. Все уродливое в эллинской системе ценностей, как правило, – злое, жестокое, отвратительное, недостойное. И человеческое тело, конечно же, находится в самом центре древнегреческих этических и эстетических ценностей.

Среди выдающихся художественных достижений скульпторов-дорийцев – две статуи, изваянные мастером Полимедом около 580 г. до н. э. Это два брата, Клеобис и Битон. Согласно древним источникам (о братьях писал древнегреческий историк Геродот), они были сыновьями некой Кидиппы, жрицы богини Кибелы, «Великой матери», воплощавшей жизненную силу природы. Юноши отличались необычайной физической силой. Легенда гласит, что однажды Кидиппа по каким-то причинам опаздывала на праздник богини Геры в Аргосе, а быки были заняты, и тогда братья впряглись в повозку и домчали мать до храма. Бежать пришлось быстро, братья изнемогли и упали без сознания. И тогда Кидиппа обратила к Гере молитву: даровать сыновьям «высшее благо, доступное людям». Богиня, тронутая столь сильной сыновней любовью, наградила их: Клеобис и Битон заснули в храме и больше не просыпались. Столь странная для нас милость являлась совершенно естественной и, более того, желанной для греков, которые твердо верили: любимцы богов умирают молодыми, не доживая до немощной и тяжкой старости. Жители Аргоса поставили юношам памятные статуи за проявленную высшую доблесть.

Коры не только одеты. Очень часто в их руках – какие-либо предметы, предназначающиеся, по-видимому, в дар богам. Многие статуи хранят следы раскраски (например, на диадемах, украшавших волосы, остались следы красного пигмента, на волосах – оранжевого).

Хотя фигура коры так же, как и фигура куроса, делалась по определенному канону, ваятели одухотворяли свои создания собственной неповторимой творческой индивидуальностью. Так, скульптор Антенор из Афин умел передать ощущение не только многослойной складчатой одежды, но и живого человеческого тела под нею. Его коры кажутся не просто стоящими, как предписывает им ритуал, но готовыми к действию, остановленными в момент движения. Это очень интересный эффект в сравнении с совершенно обнаженными куросами: одежда коры и нагота куроса символически уравниваются, возникает впечатление, что они символизируют два образа бытия, не существующие один без другого.

В этом сложном со- и противопоставлении видна диалектика мужского и женского начал в древнеэллинской системе ценностей: мужской мир – открытый и ясный, женский полон тайн.

Древнеэллинское искусство ваяния постепенно прокладывало себе путь от условного канонического изображения к большему реализму форм, а значит, и к свободе. Интересно, что над головами статуй очень часто монтировались железные зонтики – чтобы предохранить изваяния от загрязнений птицами. Украшения статуй не изготовлялись из того же материала, что и сама скульптура, но были настоящими, как для людей: это могли быть застежки для одежды или налобные диадемы. Вообще отождествление изваяния и человеческого тела проявлялось, например, в том, что в период классики раз в четыре года афинские девушки торжественно одевали статую Афины в новый пеплос.

В эпоху архаики появляется и еще один тип скульптуры – кариатида. Формально это колонна или полуколонна, а также декор для конструктивно необходимой опоры балки, поддерживающей выступающую часть здания и выполненный в виде женского изваяния. В классический период кариатиды стали появляться на греческих храмах. Но символически, по своей сути, кариатида восходит к очень древнему прообразу роженицы, женщины с заломленными кверху руками, исторгающей из себя новую жизнь. По преданию, первые кариатиды появились на храме одного из полисов как символ победы над другим. В разоренном городе все мужчины были перебиты, а плененных женщин провели по улицам в знак полной и окончательной победы, а потом их изваяниями, подпирающими тяжелый антамблемент, украсили храм.

Еще один жанр древнеэллинского искусства – это мемориальные и посвятительные стелы, украшенные рельефными изображениями. В эпоху архаики стелы, как правило, представляли собою надгробные памятники. Сначала на них были начертаны только имена умерших, но постепенно, к VI в. до н. э., сформировалась и традиция украшать их изображениями покойных. Стела, словно «растущая» из земли, символизировала возможность возрождения покойника. Если умерший был юношей, то он изображался безбородым и совершенно обнаженным, часто с копьем, цветком или диском в руке – тот же образ «героической наготы», который знаком нам по изваяниям куросов (при этом тело покойника, помещенное в могилу, обязательно покрывалось погребальной пеленой). У такого изображения также имелся глубокий символический смысл: человек показывался в момент перехода из одного мира в другой, когда тленная человеческая плоть-«одежда» (или «оболочка») уже совлечена с него, а новая еще не возникла.

* * *

В классический период господствующим типом храма по-прежнему оставался периптер, господствующим стилем – дорический. Чрезмерная вытянутость по продольной оси исчезла, здания стали более соразмерными. В больших храмах стали повсеместно появляться два внутренних ряда колонн (диптер). Колонн теперь чаще всего было либо по шесть на восточном и западном фасадах и по тринадцать на боковых, либо, соответственно, по восемь и семнадцать. Зодчие ощущали связь между пропорциями и масштабом здания; они мастерски вписывали храм в окружающий ландшафт, причем сооружение, выглядящее одновременно величественным и воздушным, не довлело над человеком, не принижало его.