Книга Будет больно - Юлия Еленина

Маленький домик, веранда, внутренний двор, только вид теперь открывается на Карибское море.

Мишу я предупредила о своем отъезде. Он долго интересовался, не связано ли это с Вадимом, и если раньше у меня была идея ненавязчиво навести мужа на мысль, что его сын меня терроризирует, то теперь я ее отмела. Сейчас все стало слишком сложно.

Звонки Фила я игнорирую который день, как и его гневные сообщения.

«Лиза, возьми трубку!»

«Срочно перезвони!!!»

«Какого хрена происходит?»

Он волнуется, но я себя не чувствую последней сволочью, хотя объясниться стоило бы. Но я настолько эмоционально выжата, что разговор меня добьет.

Все происходит неправильно, как будто жизнь снова ставит мне подножку и испытывает на прочность. Но я справлюсь, все вернется на круги своя… Да, самовнушение. Уже ничего не будет как прежде — я сама все испортила. Остается хотя бы сгладить углы.

Остается главный вопрос: как?

Я поднимаю глаза на ночное небо, как будто оно может дать ответ. Потом закрываю глаза и слушаю легкий ветер и море. Это успокаивает.

Но в эти гармоничные звуки природы врывается механический. Открыв глаза, вижу свет фар, и сердце от предчувствия пускается вскачь. Нет, это вряд ли ко мне. Никто не знает, где я. Только если…

Стону вслух. Ноутбук. Надо же быть такой дурой, что не забрать его с собой. Обойти пароль и посмотреть историю браузера для программиста не проблема. Но я до последнего надеюсь, что это лишь моя больная фантазия.

Машина останавливается возле моего временного жилища, и я даже не удивляюсь, увидев Вадима, входящего во двор.

И что-то подсказывает: он приехал за правдой. Только за какой?

Я спускаюсь с крыльца, мы стоим на дорожке в метре друг от друга и молчим. И снова появляется то дурацкое ощущение, как будто мы сплетаемся мыслями и эмоциями. Я прерываю эту связь словами:

— И какого черта тебя принесло на Ямайку?

— Думаешь, стоило полететь к отцу в Москву? — вопросом на вопрос отвечает Вадим, но понимаю, что этим он дал мне и ответ.

— Входи, — киваю на дверь, вздохнув.

Два раза предлагать не приходится. Вадим заходит в дом, бросает дорожную сумку в гостиной, и мы устраиваемся на небольшой кухне. Я ставлю турку на плиту и спрашиваю:

— И что тебя заставило проделать такой путь?

— Любопытство.

— Интересная мотивация, — отвечаю я, глядя на кофе, потому что не могу обернуться и посмотреть на Вадима.

Не хочу снова почувствовать эту незримую связь. И поведение его сейчас… Лучше уж его провокации, чем это серьезное выражение лица, да и тон под стать.

Господи, а если Миша узнает, что его сын прилетел за мной через полмира? Это объяснить будет сложно.

— Говори, — разливаю кофе по чашкам и ставлю их на стол, но глаза не поднимаю.

Отхожу к окну, открываю его и закуриваю. Руки мелко дрожат, хотя внутри меня тупое безразличие.

— Отец знает, что ты живешь под чужим именем? — спрашивает Вадим, я молчу, поэтому он добавляет: — Не заставляй меня скрутить тебя и проверить наличие родимого пятна.

— Нет, — вместе с дымом выдыхаю я и задаю свой вопрос: — Как ты узнал?

— Улики надо прятать лучше, — не уходит от ответа.

— Фотография, — усмехаюсь. — Рылся в моем нижнем белье?

— Теперь моя очередь задавать вопрос. Фил же не твой родной брат?

— Нет, — снова повторяю. — Но у меня действительно нет человека ближе него. Родственниками становятся не по крови. Итак, — тушу окурок, — как связал все?

— Я видел, как ты отреагировала на Зарубова, порылся в его биографии, узнал, что он был директором детского дома, съездил туда… Там сейчас, кстати, заведует Василиса Леонидовна.

— Хорошая женщина.

Делаю глоток кофе и снова закуриваю. Чуть напрягаюсь, слыша, как Вадим поднимается. Он задевает меня плечом, когда тянется за зажигалкой, и я вздрагиваю, делая шаг в сторону и поднимая голову.

Мы сталкиваемся взглядами, и я вижу легкую тень улыбки на его лице, но без привычной насмешки.

— А ты даже ничего, когда не строишь из себя идеальную жену или язвительную стерву. Тяжело, наверное, так, да? — я хмурюсь, не понимая, что Вадим имеет в виду. — Всю жизнь притворяться, — поясняет он.

— Я бы не сказала, что притворялась.

В голове хаос. Что ему могла рассказать Василиса? Если только об истории с Зарубовым, то это можно пережить. Но спрашивать не стану. Думаю, что это наведет Вадима на еще большие подозрения.

Интуиция у него развита будь здоров.

— Давай ты мне просто все расскажешь, — просит он. — Кстати, а пожрать у тебя есть что-нибудь?

Машинально киваю и иду к холодильнику. Вадим за стол не возвращается — уходит в гостиную, а потом хлопает одна дверь, другая. Подозреваю, ищет ванную.

Я действую на автомате: режу, жарю, мешаю. Хорошо, что домик прикреплен к сети отелей и здесь всегда все есть. Даже бар. А выпить мне точно не помешает. Разговор предстоит тяжелый, и неизвестно, чем он закончится.

И вообще, грех приехать на Ямайку и не попробовать местный ром.

Несколько дней назад коньяк залпом глотала, теперь до возвращения Вадима успеваю осушить стакан рома — так и до алкоголизма меня этот сыщик доведет.

Сейчас я не думаю о том, что он копался в моем белье, в прямом смысле, что залез в мой ноутбук, чтобы узнать, где меня искать. Это все неважно. Он знает тайну, которую мы с Филом хранили почти пятнадцать лет.

Вадим молча появляется и закуривает, и я решаю зайти издалека:

— Что тебе рассказала Василиса?

— Я бы для начала послушал твою версию.

Недоверие понятно. Ладно, посмотрим.

Выключаю плиту и отодвигаю стул. Не знаю, с чего начать, но с чего-то надо. Воспоминания снова накрывают, как будто я свою жизнь смотрю на перемотке.

Вадим устраивается напротив меня и начинает есть, перед этим сказав:

— Я весь во внимании.

— Мне было почти шесть, когда мать ушла. Просто одним непрекрасным утром на пороге квартиры появились мент и работник органов опеки. Я потом думала и пришла к выводу, что она хотя бы сообщила обо мне, а не оставила на произвол судьбы. Я попала в детдом. Жизнь там, конечно, не сахар… Впрочем, это к делу отношения не имеет. Могу рассказывать тебе всю ночь о «прелестях» этого заведения, но ты все равно не поймешь, — во время монолога смотрю на окно, потому что не хочу видеть никаких эмоций. — Мне было семнадцать, когда Зарубов вызвал меня к себе в кабинет. О, я знала, что он трахает наших девочек, но все было на добровольных началах. Думала, откажу — и на этом все. Но, видимо, отказом только разогрела его интерес.