Книга Диктатура пролетариата - Олаф Брок

«Духовенство и церковь всегда были основой господства класса собственников и инструментом подавления народных масс». Пожалуй, это заявление вполне в духе этого учебника, в список литературы которого, помимо источников «для углубления и закрепления достигнутых знаний по основам политики», включен, например, роман Джека Лондона «Железная пята».

Не нужно лишний раз говорить, что для более высоких ступеней обучения разработаны программы и лекционные курсы совсем другого уровня. Есть искушение представить и их в виде подборки тезисов как дополнение к вариациям на одну и ту же, на самом деле очень примитивную тему коммунистической пропаганды, но такой необходимости нет, ведь и на родине такого добра хватает.

* * *

Характерной особенностью, тесно связанной с агрессивной пропагандой и активным общественным воспитанием, особенностью, которую необходимо учитывать для понимания атмосферы современной России, является то, что я бы назвал диалектикой. Невозможно подвести это явление под единую формулу. Оно имеет различные функции: разъяснение, защита, нападение; различные формы: дидактика, агитация или апология. Это явление представляет важное звено в ежедневной духовной борьбе, образуя подобие живого моста между научным марксизмом, т. е. догмами коммунистического вероучения, и событиями реальной жизни, пытаясь представить последние в правильной интерпретации. Легче всего прочувствовать и уловить диалектику в судебной сфере, но и в других областях жизни мы находим яркие ее проявления. Лучше всего проиллюстрировать этот феномен примерами из личного опыта. Возьмем, например, мой визит в Институт красной профессуры в Москве, во время которого я завел знакомство с несколькими преподавателями. Я всегда с крайней приязнью буду вспоминать милейшего молодого профессора философии, прекрасно образованного, на редкость эрудированного – и до мозга костей преданного коммунистической идее. Но также я всегда буду помнить особый тон нашей беседы. Профессор с интересом расспрашивал о Норвегии, положении дел и настроениях в стране до и после войны. Я постарался дать как можно более подробный ответ, и каждое новое сведение молодой человек сопровождал моральным выводом, адресованным восхищенным коллегам и частично мне: «эта ситуация ярко отражает господство экономических интересов»; «здесь можно без сомнения говорить о влиянии меркантилизма»; «вот несомненное свидетельство гегемонии денежных отношений»… Рассказывая о философских течениях, я выразил мнение, что в вряд ли можно говорить о господстве чистого материализма в Норвегии, а наоборот, среди молодежи наблюдается склонность к идеализму и духовным исканиям. На это незамедлительно последовал снисходительный ответ, что «именно такие настроения и свидетельствуют о распаде буржуазного общества»…

Особенно активный мой протест непроизвольно вызвало «материалистическое» толкование симпатий норвежцев к другим европейским странам, будь то Англия, Германия или Франция. Мне пришлось задать собеседнику прямой вопрос, каким образом он бы привязал мои личные симпатии к Франции к соображениям чистого расчета. При этом я не преминул извиниться за буржуазную отсталость большинства норвежцев, для которых еще имели значение такие понятия, как свобода и чувство собственного достоинства, и которые, не ища для себя ни малейшей выгоды, могли строить свои предпочтения на чисто духовной основе. Ответ был расплывчатым, но было ясно, что молодой профессор почувствовал глубокое сострадание к невежественному иностранцу, не осененному светом марксизма.

Приведенный мною эпизод является типичным для современной российской действительности, где коммунизм, как идефикс, захватил души и умы, и эта одержимость ищет выход, внешнее выражение. Беседы с такими людьми, как мой пламенный юный друг из Института красной профессуры, невольно наталкивают на религиозные параллели. Ревностного коммуниста можно сравнить с миссионером: пребывая в духовной экзальтации, он принимает любое бытовое событие за свидетельство истинности и святости его божества и использует этот знак свыше для наставления, просвещения и обращения неверных и для укрепления и воодушевления братьев по вере.

Диалектика проявляется также в форме кричащих циничных лозунгов, направленных против нежелательной критики. Постороннему остается лишь недоумевать и негодовать, выслушивая лживые заявления о «классовой справедливости» – да, так это называется, – хотя, как известно, закон и суд являются пешками в руках правительства. Sic volo, stat pro ratione voluntas.

Итак, для поддержания диалектики не нужно ни провокаций, ни свободного мыслеизъявления – диалектической является самая суть советской действительности. Частично «лозунговая диалектика» объясняется отсутствием независимой прессы. Но устную традицию диалектики можно также объяснить одержимостью теорией и догмами коммунизма: солдаты идеологического фронта постоянно держат наготове оружие пламенной аргументации, чтобы мгновенно отразить любую явную или, чаще, тайную атаку врага…

Совершенно ясно, что эта диалектика, эти неустанные, донимающие всех и вся идейные нападки коммунистов, произвели свой эффект даже за пределами большевистской секты. Если в более независимых и цельных натурах боевые маневры коммунистов только разжигают дух протеста, то в умах менее сильных и стойких они могут посеять сомнение, подавив доводы рассудка и волю к сопротивлению. К этому следует добавить фактор духовной изоляции: народ не имеет полной картины положения дел в Европе, лишь искаженные партийной цензурой факты, на которых ему и приходится строить свои суждения о происходящем за рубежом. Мы, например, можем сколько угодно в разговоре указывать на ужасающие преступления большевистской системы судопроизводства, совершаемые под эгидой классовой борьбы. Не стоит при этом удивляться бесстрастным, как будто затверженным ответным репликам не только коммунистов, но и людей старшего поколения, от которых можно было бы ожидать более резкий ответ, чем: «А где лучше? Разве не то же происходит в Ирландии, где недавно англичане приговорили шестьдесят пять ирландцев к расстрелу?» Или: «Такое было и будет твориться во всем мире, пока существует классовый суд…» Мало наглядных фактов – требуются тщательнейшим образом выстроенные аргументы, чтобы вывести обсуждение на более высокий уровень и заставить собеседника признать несостоятельность коммунистической диалектики и разницу, например, между событиями в Ирландии, какими бы пугающими они ни были, и массовыми человеческими жертвами, положенными большевиками на алтарь классовой борьбы.

Для создания полной картины не следует ограничиваться только большевизмом. Критика и скепсис, взращенные еще на почве старого правительства, и жестокость охватившей всю Европу кровавой войны не могли не перевернуть взгляды на справедливость и закон даже интеллигентнейшего россиянина, сделав его особенно восприимчивым к таким «диалектическим» выражениям. Также нельзя забывать, что социалистические догмы еще до войны и революции были распространены в образованных русских кругах, возможно, даже шире, чем в какой-либо другой стране. Все это подготовило основу для дальнейших событий. Ясно то, что эпидемия диалектики с ее трафаретными лозунгами (эпизоды из моего личного опыта являются наглядными тому примерами), вышла далеко за пределы коммунистических кругов. Эта диалектика, выступая наряду с образовательной системой как ценный миссионерский инструмент коммунистов, является характерной чертой облика России при диктатуре пролетариата.