Книга Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов - Стивен Рансимен

Глава 5. Подготовка к осаде

Все последние месяцы 1452 года султан вынашивал свои планы. Никто даже среди его министров не знал точно, что он намерен делать. Удовольствуется ли он тем, что его крепость Румелихисар дает ему контроль над Босфором и позволяет полностью блокировать Константинополь, чтобы со временем вынудить город к сдаче? У него были планы возвести новый великолепный дворец в Адрианополе, на островке на реке Марице. Значит ли это, что пока он не думал о переносе правительства в древнюю имперскую столицу? На это надеялся его визирь Халил. Халилу, получал ли он регулярные подарки от греков, в чем его обычно подозревают, или нет, не нравилась идея похода на Константинополь. Осада обойдется дорого; а если провалится, то такое унижение Османской империи приведет к катастрофическим последствиям. Более того, Константинополь в его нынешнем состоянии был политически бессилен и коммерчески выгоден. У Халила были единомышленники и среди других старых министров Мурада. Но ему противостояла энергичная партия во главе с такими вояками, как Заганос-паша и Турахан-паша, за спиной которых стоял евнух Шехабеддин; и именно к ним прислушивался султан.

Сам Мехмед той зимой провел немало бессонных ночей, обдумывая будущую кампанию. Ходили слухи, что по ночам он шагал по улицам Адрианополя, переодетый простым солдатом, и всех, кто узнавал его и отдавал ему честь, убивали не сходя с места. Однажды ночью, примерно во вторую стражу, он вдруг приказал привести к нему Халила. Старый визирь пришел, трепеща, боясь услышать о своей отставке. Чтобы умаслить господина, он захватил с собою блюдо с торопливо собранными золотыми монетами. «Что это, о мой учитель?» – спросил султан. Халил ответил, что, по обычаю, сановники, внезапно вызванные к повелителю, приносят с собою дары. Мехмед оттолкнул блюдо. Этот подарок был ему ни к чему. «Я хочу лишь одного! – вскричал он. – Дай мне Константинополь!» Затем он поведал Халилу, что наконец-то решился. Он атакует город без промедления. Халил, испуганный и подавленный, обещал ему всемерную поддержку.

Несколько дней спустя, в конце января, султан созвал всех своих министров и произнес перед ними длинную речь, в которой напомнил о свершениях предков. Однако, заявил он, Турецкая империя никогда не будет в безопасности, пока не овладеет Константинополем. Византийцы, может быть, и слабы, но тем не менее они показали, как умело плетут интриги с врагами турок и в своей слабости могут отдать город в руки союзников, которые окажутся уже не так немощны. Константинополь не неприступен. Прежние осады не удавались по иным причинам. Но сейчас время пришло. Город раздирают религиозные распри. Итальянцы – ненадежные союзники, и среди них много предателей. Более того, турки наконец-то овладели морем. Что касается его самого, то он не может править империей, в которой остается Константинополь, скорее он предпочтет не править вовсе.

Его речь взволновала слушателей. Даже те члены совета, кто не одобрял его планов, не посмели озвучить своих опасений. Министры единодушно поддержали его и отдали голоса за войну.

Как только война была одобрена, султан приказал бейлербею европейских провинций Дайи Караджа-бею собрать армию и атаковать византийские города и селения на берегах Фракии. Города на черноморском побережье, Месемврия, Анхиал и Визе, сдались тотчас же и таким образом спаслись от разграбления. Но некоторые города на побережье Мраморного моря, такие как Селимврия и Перинф, пытались оказать сопротивление. Их взяли приступом, разорили и разрушили их укрепления. Еще в октябре прошлого года султан посадил на Коринфском перешейке Турахан-бея с сыновьями, чтобы совершать набеги на Пелопоннес и таким образом отвлекать братьев императора, чтобы они не могли прислать ему помощь.

В речи перед советом султан особо подчеркнул, что теперь он обладает господством на море. В предыдущих попытках город атаковали только с суши. У византийцев всегда оставалась возможность получать снабжение по воде, и до недавних пор туркам приходилось нанимать корабли у христиан для транспортировки своих армий из Азии в Европу и обратно. Мехмед твердо вознамерился изменить такое положение дел. Весь март 1453 года возле Галлиполи началось строительство корабли разных типов. Множество старых кораблей починили, законопатили и просмолили заново, но было и немало новых судов, которые спешно сооружались в последние месяцы на верфях портовых городов Эгейского моря. Среди них были триремы, где, в отличие от старинных, все лавки располагались на одном уровне. В каждом ряду, находящемся под определенным углом к борту корабля, было место для трех гребцов с короткими веслами, каждое в своей уключине, но все три выходили наружу через своей весельный порт. У корабля была низкая посадка и две мачты, на которых поднимали паруса при попутном ветре. Имелись и биремы – корабли несколько меньшего размера с одной мачтой, где гребцы сидели попарно с обеих сторон; и фусты – длинные корабли, легче и быстрее бирем, гребцы на них располагались по одному по обе стороны перед мачтой, а после мачты – по двое; и галеры – этим расплывчатым термином называли любой крупный корабль, будь то ли трирема или бирема или же судно вовсе без гребцов, но в техническом отношении галера означала крупный корабль с более высокой посадкой и одной скамьей для гребцов с длинными весами. Строились также и парандарии – тяжелые транспортные баржи с парусами.

Величину султанской армады оценивают по-разному. Византийские историки ее невероятно преувеличивают; но, судя по свидетельствам итальянских моряков, находившихся в Константинополе, по-видимому, она насчитывала шесть трирем и десять бирем, около пятнадцати весельных галер, семидесяти пяти фуст и двадцати парандарий, а также некоторое число шлюпов и яликов, на которых в основном доставляли сообщения. Командовать ими поставили наместника Галлиполи, урожденного болгарина и вероотступника Сулеймана Балтоглу. Часть гребцов и матросов набрали из числа пленных и рабов, но было много и добровольцев, которых привлекало высокое жалованье. Султан лично занимался назначением офицеров, считая свой флот даже более важным, чем армия[28].

Примерно в конце марта эта армада, к ужасу христиан – греков и итальянцев, поднялась по Дарданеллам в Мраморное море. До того дня они не осознавали всю мощь военно-морского флота султана.

В то время как флот крейсировал по Мраморному морю, турецкая армия собиралась во Фракии. Как и в случае с флотом, султан лично позаботился об ее снаряжении. На протяжении всей зимы оружейники со всех его владений трудились над изготовлением щитов, шлемов, доспехов, дротиков, мечей и стрел, а инженеры сооружали баллисты и тараны. Мобилизация прошла быстро, но тщательно. Каждая провинция выставила свой полк, были призваны все военные, находившиеся в отпусках на своих служебных наделах. Солдаты нерегулярных войск зачислялись тысячами. На своих местах остались только гарнизоны, необходимые для защиты границ и охраны порядка в провинциях, а также те войска, которые Турахан-бей держал в Греции. Величина армии внушала страх. По утверждению греков, в султанском лагере собралось триста или четыреста тысяч человек; да и более трезво оценивавшие их численность венецианцы говорили о ста пятидесяти тысячах. Основываясь на турецких источниках, регулярные войска, судя по всему, насчитывали около восьмидесяти тысяч человек без учета нерегулярных войск – башибузуков, которых могло набраться около двадцати тысяч, и невоеннообязанную обслугу лагеря, которых, по-видимому, было еще несколько тысяч человек. Почетное место занимали янычарские полки. После их реорганизации, проведенной султаном Мурадом II примерно двадцатью годами раньше, их насчитывалось двенадцать тысяч человек, из которых небольшую часть составляли технические специалисты и гражданские служащие, а также псари и сокольничие, которых к ним прибавил сам Мехмед. В то время все янычары происходили из христиан; но их с детства воспитывали так, чтобы они были набожными мусульманами, считали полк своей семьей, а султана – командиром и отцом. Немногие янычары, возможно, еще помнили своих родных и порой проявляли доброту по отношению к ним; но их фанатичная вера не вызывала сомнений, и дисциплину они соблюдали неукоснительно. Когда-то Мехмед не пользовался у них одобрением, но теперь они с радостью приветствовали поход против неверных[29].