Книга Душа Ардейла - Сергей Бадей

— Эту тайну ардейлы хранили очень тщательно. Когда Мастер начинал работу над клинком, он уходил вместе с тем, для кого это делалось, на несколько дней. Все это время никто не мог даже близко подходить к кузнице. Воины ардейлов выстраивались вокруг нее и бдительно следили за этим. Они уничтожали все, что пересекало невидимую границу. Даже птиц и насекомых! Правда, ни птицы, ни насекомые в это время туда не совались, как будто знали. Даже пищу, перед тем, как ее передать в кузницу, тщательно проверяли и оставляли на специальном месте. Мастер сам выходил за ней и забирал ее.

Мартрехт замолчал и тяжело вздохнул.

— Вот и все, что я об этом знаю. Не много, правда?

— Значительно больше, чем знаю я, — отрезал Брамур. — Ну, а ты что скажешь, парень?

Барат пожал плечами:

— Мне об ардейлах рассказывал отец. Он называл это искусством Сараташ. Создание клинков с душой. Как это делалось, он, конечно же, тоже не знал.

— А об этом, — Мартрехт ткнул пальцем в сторону Огня, — ты что можешь сказать?

— Тоже немного. Я просто долго смотрел на заготовку, а потом вдруг увидел клинок… Ну, каким он должен быть. А потом не помню… Какая-то музыка звучала, я ковал, а молот, вроде, сам знал, куда бить и как.

— Очень понятно! — саркастически заметил Мартрехт. — Вот только не хватало водить к тебе толпу музыкантов, когда ты будешь работать. Да и молота у меня такого нет, чтобы знал, куда и как бить. Эх! А я бы от такого не отказался.

— Но одно понятно. — Брамур, подперев голову рукой, уныло водил пальцами по поверхности стола. — Для создания клинка необходимо присутствие того, для кого он делается.

— А мне вот непонятно! — повернулся к нему Мартрехт. — Почему ты так думаешь?

— Так когда Барат делал свой клинок, рядом никого не было, вот он и сделал его для себя.

Некоторое время все переваривали эту мысль.

— Больше ты ничего не пытался сделать? — прервал молчание Мартрехт.

— Нет.

Снова повисла тишина.

— Ладно! — решил, наконец, Мартрехт. — Сейчас поедите, отдохните с дороги, а завтра начнем мудрить, что да как. Я сам над этим думать буду. И смотрите мне! Чтобы об этом клинке ни одна живая душа не знала! По крайней мере, пока.

Мудрить как-то особо не получалось. На следующий день (и как это гномы умудрялись различать их?) два гнома и Барат сразу после завтрака направились в кузницу. На художника, который попытался было заявить свои права на время Мартрехта, тот так грозно рыкнул, что бедняга рванул в сторону, горестно причитая на ходу, что тут не понимают искусства.

Барат напрасно тужился, пялясь на раскаленную заготовку. Она, проклятая, никак не реагировала, лежа на наковальне. Как только ни пытались пробудить дремавшие в Барате необычайные способности гномы. Они требовали вспомнить все, что тогда побудило его выковать клинок. Гномы выходили, оставляя его одного, чтобы в точности воспроизвести то состояние, но ничего не помогало! Не помогли и музыканты. Мартрехт пригласил их из соседней таверны. Они наяривали на своих инструментах, вдохновленные щедрой оплатой, на которую не поскупился кузнец. Брамур только вздыхал, видя подобное расточительство, но перечить не смел.

Барат сидел на табурете подавленный, избегая смотреть на Мартрехта и Брамура. Крупные капли пота, от усилий вспомнить что-то такое этакое, усеяли лоб. Брамур, с сочувствием глядевший на него, набрал в кружку воды и протянул парню.

В момент, когда рука Барата коснулась кружки, что-то произошло. Как-то изменилась заготовка. Барат замер, так и не притронувшись к воде. Надо ли говорить о том, что оба гнома моментально это заметили.

— Что? — жадно спросил Брамур, убирая кружку в сторону.

Легкое марево, окутавшее заготовку, исчезло. Барат тряхнул головой и снова потянулся за водой. Брамур разочарованно снова протянул ему кружку. И снова, едва Барат коснулся металла, с заготовкой что-то начало твориться. "Так, кажется, понял!" — пришла мысль Барату. Он жадно выпил воду и отдал кружку Брамуру, не сводя взгляда с пышущей жаром заготовки. Брамур протянул руку, забирая емкость, но Барат, неожиданно выпустив кружку, с необычайной силой ухватил Брамура за руку.

В тот же миг заготовка изменилась. Проступили призрачные контуры, в которых безошибочно угадывалась секира. Снова Барат услышал тяжелые аккорды почти забытой музыки. Его уже ничто не интересовало! Он держал за руку Брамура и впитывал в себя что-то непонятное окружающим, но очень важное. Брамур даже не пытался вырваться из тисков, в которые превратилась рука Барата.

А Барат весь отдался ритму. Музыка звала, требовала, молила. И вскоре ей набатом начал вторить молот. Время от времени Барат хватал заготовку и разогревал ее в горне, но не так, как обычно, а частями. То есть раскалялась только та часть, над которой он работал. Как это получалось, пожалуй, Барат и сам не смог бы объяснить. Но вот получалось! И снова гремел молот…

Все! Работа закончена. Барат тяжело рухнул на табурет, жадно хватая воздух пересохшими губами. Пот градом стекал по лицу, шее, груди. Руки дрожали и вибрировали.

В кузнице повисла тяжелая тишина. Мартрехт пораженно всматривался в лицо Барата, а Брамур, не отрываясь и не моргая, уставился на лезвие великолепной секиры, лежащее на наковальне.

Внезапно Брамур судорожно вздохнул. Мартрехт перевел взгляд на него, а потом на наковальню. Лезвие менялось! Нет, не форма лезвия, которое было выковано идеально, а внешняя его часть. На блестящей поверхности начал медленно проступать черный сложнейший узор. Точно такой, какой украшает с незапамятных времен ворота в Курхан-Старотсе. Никто не может его воспроизвести в точности, настолько он сложен. И вот этот сложнейший узор красуется на лезвии секиры. Медленно растет рукоять из неведомого материала, покрываясь при этом узором из блестящих кружочков и звездочек. Ближе к окончанию рукоять покрылась шершавой, очень удобной для держания и ударов кожей. А может, и не кожей, просто чем-то похожим на нее. Гномы зачарованно смотрели на это чудо.

Барату же было не до чудес. Он был полностью истощен и опустошен. Казалось, что он отдал часть себя за время работы, и немалую часть!

Брамур нерешительно оглянулся на Мартрехта. Тот мотнул головой:

— Это твое! Он тебя прочувствовал, а не меня или кого-то еще.

Брамур гулко сглотнул и, поднявшись, осторожно подошел к наковальне. Нерешительно протянул руку, отдернул, снова протянул. И вдруг, решившись, схватил секиру за рукоять, поднял ее и замер, вслушиваясь в себя. Постепенно его борода раздвинулась, обнажив белые зубы, густые усы встопорщились — лицо гнома расползлось в счастливой улыбке.

— Я его чувствую! Я его слышу! — потрясенно прошептал он. — Это просто чудо! Это магия!

Последовало несколько взмахов секирой, во время которых было только слышно шипение разрезаемого воздуха.

— Она же легкая, как перышко! — восторженно рявкнул Брамур.