Книга Беспокойные союзники - Роберт Линн Асприн

Старые привычки всегда возвращаются. Он открыл было рот, чтобы возразить, но заставил себя смолчать. Бесполезно. Можно делать только так, как она велит, и никак иначе; в противном случае хоть демонов призывай — она и бровью не поведет. А сейчас ее помощь была страшно нужна ему — ведь на кон поставлена жизнь Крита!

Он вскочил в седло и вынул ногу из стремени, чтобы и она могла сесть. Она легко подпрыгнула и, усевшись сзади, обхватила его руками — слишком знакомым движением. Ох, проклятая!

— Н-н-н-но! Пош-ш-шел! — заорал Стратон. Жеребец взвился на дыбы, словно желая выбросить из седла их обоих, но нет, он сидел крепко, а уж такую, как Ишад, чтоб ей пусто было, ни за что из седла не выбросишь.

И на мостовой они тоже не упадут, хоть камни ужасно скользкие. Он дал гнедому шенкеля, и они помчались, а вокруг было все так смутно и неопределенно из-за густого тумана, измороси и многократно отражавшегося от домов эха, что Стратону казалось, будто гнедой бежит совершенно беззвучно, а слышит он только стук копыт того коня, на котором за ними следует Стилчо.

* * *

— Ты убил моего сына, — сказал Нас-йени. Уж это-то ему вполне можно было сказать. Многие в городе потеряли сыновей.

Многих убили. — Ты убил его. И выкинул тело в мусорную кучу. — Он сидел, скрестив ноги, рядом со своей жертвой, в пятне света, падавшего от лампы. — И больше всего мне хочется, чтобы и ты валялся в той же куче отбросов. И когда я с тобой покончу, мне, возможно, удастся это сделать.

Пасынок почти ничего не говорил, только охал, когда Нас-йени снова за него принимался; на большее его севшего голоса не хватало, к тому же после бесконечных приступов рвоты глотку жгло как огнем. Но зрение пока что ему не изменило. Глаза его Нас-йени, видно, оставил напоследок. И язык тоже — язык он отсечет в самую последнюю очередь. Сейчас на очереди были ногти.

Нас-йени вытащил раскаленную иглу из маленькой кухонной жаровни, полной углей.

— Ну, Критиас, давай-ка теперь еще один пальчик…

Крит плюнул ему в лицо и попытался пнуть ногой, но по лицу и по тяжелому, переходящему в рыдания дыханию пасынка было видно, что им уже полностью овладела паника. Так дышит человек перед тем, как полностью сдастся на милость победителя. Нас-йени хорошо это знал. У него было немало подобного опыта — раньше.

Критиас еще пытался кричать — это тоже было свидетельством охватившей его паники. Все шло как обычно. Нас-йени хорошо изучил этот процесс. Не раз оказывал он подобные услуги главарям банд, которым хотелось получить кое-какие сведения от предателей. Ранкан он, правда, никогда не трогал. Никогда не рисковал собой. То, чем он был занят теперь, всегда было для него делом священным, месть представлялась ему настолько важной, что он просто не мог рисковать собой, наживая неприятности с ранканами. А илсиги — это дело другое, чисто внутреннее.

Главное — не спешить. Времени полно. Однако нельзя позволить, чтобы жертва собралась с силами и оказала ему сопротивление. И пусть этот Критиас не забывает, что самое худшее для него еще впереди!

— Ему было всего семнадцать, скотина!

* * *

Медленно, ужасно медленно ехали они по извилистым улицам под моросящим дождем, а народу вокруг уже почти не было, к вечеру оживление всегда спадало, каждый искал предлог, чтоб поскорее покончить с делами и отправиться домой, и последние прохожие тоже спешили по домам, закутавшись в свои плащи.

Но немало было и таких, что останавливались при виде скачущего верхом пасынка, позади которого на седельной подушке сидела закутанная в черный плащ женщина. Медленно, но целенаправленно сворачивали они то на одну улицу, то на другую, дальше, дальше; а сзади них скакал еще один, одноглазый, и ехали они все по тем же самым улицам, где сегодня весь день шныряли пасынки, пугая местных жителей и обыскивая лавки и склады.

Была, вероятно, в их бесконечной скачке некая ужасная обреченность, и, почувствовав это, Страт вдруг задрожал с головы до ног так, что зубы застучали.

— Не там мы ищем, — тихо произнес Стилчо, нагоняя их.

Голос его был едва слышен из-за грохота копыт по камням. — Не там…

— Ты только меня видишь? — шепотом спросила у него Ишад. — Или кого-то еще?

— Не знаю… — глухо ответил Стилчо, и от его голоса у Стратона волосы встали дыбом.

— Где-то здесь, по-моему, — прошептала Ишад. — Где-то совсем рядом… Тише, Стратон. Перестань дрожать.

Он почувствовал спиной нечто странное — одновременно огненное и ледяное прикосновение чего-то неведомого, прожигавшего доспехи насквозь, до самых костей… И жеребец вдруг шарахнулся в сторону, взбрыкнул, рванулся куда-то в переулок и помчался в глубь его, меж тесно стоявшими домами с нависающими балкончиками, перепрыгивая через валявшиеся на земле старые бочки… Словно с ума сошел! В итоге они оказались в каком-то темном тупике, и конь остановился, упершись мордой в глухую стену.

— Здесь, — сказала Ишад.

— Где? — Их окружали гладкие стены — ни окон, ни дверей.

Страт в отчаянии осматривал их. Ишад спрыгнула на землю.

— Конь знает. Он взял след, его привел сюда запах.

Стратон тоже выпрыгнул из седла, бросил поводья, вытащил из ножен меч и огляделся, ища хоть какое-нибудь отверстие в этих стенах.

Конь ударил копытом о камни мостовой, опустил голову и ткнулся носом в кучу мусора.

Под мусором открылась железная плита на петлях — крышка люка. Проклятье!

Стратон упал на колени и потянул плиту на себя. Она осталась неподвижна.

— Заперто, — сказал он. — Накрепко. Ах, проклятье! — Его охватило отчаяние.

Голубое пламя скользнуло по краям плиты, охватило металлические петли; в легких вечерних сумерках пламя было почти невидимым. Что-то скрипнуло.

— Открывай, — велела ему Ишад.

Он снова потянул плиту на себя, и она легко подалась.

И тут из глубины подвала донесся нечеловеческий вопль, ожогом ударив по нервам.

Стратон не стал ждать. Увидев ступени, он бросился вниз, в эту слишком узкую для нормального человека нору, в бьющую эхом черноту.

— Стилчо! — услышал он позади шепот Ишад, а затем — другой звук: кто-то скользнул за ним следом. Но тут снова послышался вопль, от которого у Стратона чуть не вывернуло наизнанку кишки. Он торопливо спускался все ниже и ниже, одной рукой сжимая меч, другой ощупывая стену и глядя во мрак, почти непроницаемый, если не считать пятнышка сероватого света, проникавшего в люк, оставшийся далеко наверху и отчасти закрытый от него телами спускавшихся следом Ишад и Стилчо.

Потом Стратон услышал смех, эхом разносившийся под сводами подвала; тихий и ужасающий смех, который, казалось, слышался отовсюду.

Он остановился; сердце билось где-то прямо в горле; он оступился и чуть не упал, ухватившись в темноте за какую-то цепь.