Книга Мареновая Роза - Стивен Кинг

Рамон молча покачал головой. Ему казалось, что кто-тооткрутил внутри него кран с теплой водой и теперь вода сочится через поры кожипо всему телу.

Дэниэлс протянул правую руку — ту, в которой держалтеннисный мяч, — и поднес ее к носу Рамона. Затем сжал его с внезапной злойсилой. Раздался хлопок и короткое громкое шипение, тут же угасшее Дпф-ф-ф-ф!Пальцы проткнули мохнатую полупрозрачную поверхность мяча, который, лишившисьвоздуха, превратился в лепешку.

— Левой рукой я могу сделать та же самое, — пояснил Дэниэлс.— Ты мне веришь?

Рамон попытался сказать, что он верит, конечно же, веритему, но обнаружил, что дар речи все еще не вернулся. Он кивнул.

— И будешь иметь это в виду?

Он снова кивнул.

— Вот и славненько. А теперь о том, что я хочу услышать оттебя, Рамон. Я знаю, ты всего лишь маленький вонючий педик, который в жизни неимел дела с женщинами, разве что пару раз трахнул собственную мамашу, когда былпомоложе, знаешь, мне почему-то кажется, что ты это сделал, признаться, тыпроизводить такое впечатление — ну да ладно. Напряги — свое воображение. Как тыдумаешь, приятна вернуться домой и увидеть, что твоя жена, женщина, котораяклялась любить, почитать и, мать твою, повиноваться тебе, — так вот, онасбежала из дому, прихватив с собой твою кредитную карточку? Как ты полагаешь,приятно узнать, что она получила по ней деньги, чтобы оплатить себе каникулы, апотом выкинула ее в мусорный ящик на автовокзале, где ее и нашел грязныйвонючий гомик вроде тебя?

— Не очень, — прошептал Рамон. — Я думаю, это оченьнеприятно, пожалуйста, офицер, не делайте мне больно, прошу вас, не делайте…

Дэниэлс медленно сжал руку, сжал ее так, что сухожилия назапястье натянулись, как гитарные струны. Волна боли, тяжелая, как жидкийсвинец, поднялась снизу до живота Рамона, и он попытался закричать. Но из горлавырвался лишь нечленораздельный хрип.

— Что, не нравится? — прошептал Дэниэлс ему в лицо. От егодыхания несло теплом, паром, виски и сигаретами. — Неужели на большее ты неспособен? Что случилось с твоим языком, дружок? Ты случайно не онемел? Все же…это не тот ответ, который я хотел бы получить.

Рука расслабилась, но только чуть-чуть. Нижняя часть животаРамона превратилась в море боли, но пенис его по-прежнему оставалсянапряженным. Он всегда старался избегать боли, не понимая извращенцев, которыенаслаждаются ею, и эрекция не спала, по всей видимости из-за того, что копуперся ему в пах основанием ладони, перекрывая отток крови. Он поклялся себе втом, что если ему удастся выбраться из этой передряги живым, он прямикомотправится в церковь Святого Патрика и произнесет пятьдесят молитв во славуматери Божьей Марии.

Пятьдесят? Сто пятьдесят!

— Они смеялись надо мной, — повторил коп, кивая подбородком всторону нового, блестящего стеклом здания полицейского управления через улицу.— Они смеются, еще как смеются. Большой крепкий Норман Дэниэлс, вы слышали? Отнего удрала жена! Вот так потеха! К тому же она забрала с его счета почти вседеньги, представляете?

Дэниэлс издал невнятный вой, похожий на тот, чтосопровождает посетителей зоопарка, прогуливающихся между клетками с животными,и снова сжал плоть Рамона. Боль взвилась до самого мозга. Мужчина с усикамиподался вперед, и его стошнило на собственные колени — его вырвало, и онвыплевывал белые куски творога в коричневых полосках, представлявшие собойостатки сырной запеканки, которую он съел за завтраком. Дэниэлс, похоже, ничегоне замечал. Он уставился в небо над спортивной площадкой, погруженный в мирсвоих мыслей.

— Как ты думаешь, я позволю им таскать тебя по кабинетам,чтобы и другие могли посмеяться? — спросил он. — Чтобы они могли повеселитьсяне только в полицейском управлении, но и в зале суда? Нет, я этого не допущу.

Повернувшись, он заглянул в глаза Рамону. Он улыбался. Отвида его улыбки Рамону захотелось кричать.

— Вот и настало время для главного вопроса, — сказалполицейский. — И если ты соврешь, я оторву объект твоей гордости и скормлю еготебе же.

Дэниэлс снова сжал яички Сандерса, и в этот раз передглазами парня поплыли темные круги. Рамон отчаянно пытался сохранить ясностьрассудка. Если он потеряет сознание, коп, скорее всего, разозлится и убьет егона месте.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да! — произнес Рамон сквозь душившие его рыдания. — Японимаю! Я понимаю!

— Ты был на автовокзале, ты видел, как она сунула кредитнуюкарточку в мусорную корзину. Это мне известно. Теперь я хотел бы знать, кудаона отправилась потом.

Рамон едва не расплакался от облегчения, ибо случилось так,что, вне всякого ожидания, он знал ответ. Он проводил тогда взглядом женщину,проверяя, не оглянется ли она… а потом, пятью минутами позже, после того как,обрадованный неожиданной находкой, сунул пластиковую карточку в бумажник, сновазаметил ее. На нее трудно было не обратить внимания — красный шарфик, яркий,как свежевыкрашенная стена одинокого амбара в поле, бросался в глаза.

— Она пошла к билетным кассам! — закричал Рамон изсгущавшейся вокруг него темноты, — Она пошла к кассам!

Его усилия были вознаграждены очередным безжалостным сжатиемруки. Рамону казалось, что кто-то расстегнул ему брюки, облил яички керосином иподнес к ним спичку.

— Я знаю, что она пошла к билетным кассам! — не топрокричал, не то просмеялся ему в лицо Дэниэлс. — Какого черта она отправиласьбы в Портсайд, если не собиралась уехать на автобусе? Чтобы провестисоциологические исследования среди таких придурков, как ты? К какой кассе, вотчто мне надо знать — к какой кассе, твою мать, и в какое время?

И — о, хвала Господу, хвала Иисусу Христу и матери Божьей —он случайно знал ответы на оба вопроса.

— «Континентал экспресс»! — воскликнул он, отдаленный отсвоего голоса, казалось, на многие мили. — Я видел, как она пошла к окошкукассы «Континентал экспресс», в половине одиннадцатого или без четвертиодиннадцать!

— «Континентал»? Ты не врешь?

Рамон не ответил. Он боком завалился на скамейку Одна рука срастопыренными пальцами свесилась до самой земли. Его лицо приобреломертвенно-серый оттенок, лишь высоко на скулах оставались два ярких розовыхпятна. Молодые мужчина и женщина прошли мимо, глядя на упавшего на скамейкучеловека, потом вопросительно посмотрели на Дэниэлса, который к этому времениубрал руку с промежности Рамона.

— Не волнуйтесь, — успокоил их Дэниэлс, широко улыбаясь. —Он эпилептик. — Он сделал паузу, улыбка стала еще шире. — Я позабочусь о нем. Я— полицейский.