Книга Кожа времени. Книга перемен - Александр Генис

Исчерпав жалобы, которые никоим образом нельзя считать претензиями к судьбе, даровавшей мне свободу, я наконец приступаю к работе. Но выполнять ее мне приходится в компании с инвалидом, которого надо отвлекать от суицидальных мыслей. Он мешает даже тогда, когда обещает сидеть тихо. Его беспокоит, что, пока мы сидим взаперти, за столом, где-то за окном царит разврат, разыгрывается скандал, звучит задорная шутка.

— Это интереснее, — шепчет он мне в ухо, — чем заниматься скучным делом, которое скучно просто потому, что оно — дело. Сидеть спиной к жизни у экрана — все равно что отдать другому, хоть и жене, пульт от телевизора. Пусть берет ключи от сейфа, автомобиля, почтового ящика, даже пароль электронной почты, но не пульт, управляющий досугом.

Инвалид, прикованный вместе со мной к компьютеру, беспомощен и беспощаден. Спасаясь от него, я ухожу работать в лес, где научно-техническая революция остановилась на карандаше.

— Всё лучшее, — говорил Розанов, — я написал на полях чужих книг.

— Всё лучшее, — подражая ему, скажу я, — мне удалось написать на полях, а также лугах и полянах, куда я беру блокнот, но никогда — мобильный телефон или переносной компьютер.

По долгому опыту я знаю, что помогают и другие места, категорически не приспособленные для сосредоточенного труда. Приемная дантиста, узкое кресло в самолете, жаркий курортный пляж, нудная очередь за правами на вождение автомобиля, тот же автомобиль, застрявший в пробке. Попав туда, где мне мешают, я подсознательно воспроизвожу старую ситуацию — избавляюсь от свободы наиболее извращенным образом. Пользуясь чужим пропавшим временем, я, выгрызая его у вечности, радуюсь украденному больше, чем подаренному.

Зачем мы нужны

Когда над мировым горизонтом словесности взошла звезда молодого израильского профессора истории, никто еще не знал, что его книга заденет и напугает всех. Юваль Ной Харари завоевал популярность антропологическим исследованием Sapiens, ставшим бестселлером в 40 странах, включая Россию. Но если первый том посвящен прошлому человека, то второй — его будущему, если оно у него, то есть у нас, есть.

«Homо Deus: краткая история будущего» — книга обо всем. Начиная с обезьян и кончая предполагаемым концом человечества, во всяком случае, такого, каким мы его знаем, автор рисует панораму развития нашего вида и намечает перспективы глобальных перемен. Если отбросить множество увлекательных зигзагов вроде истории газона, эволюции батального жанра и причуд постсоветской политики, если отвлечься от черного юмора, парадоксов критического мышления и постоянных ссылок на новейшие научные статьи и монографии, то магистральную идею книги можно свести к одному абзацу.

— Человечество, — постулирует Харари, — всегда преследовали три напасти: голод, чума и война. Сегодня мы справились с ними. Все они перестали быть угрозой для подавляющего большинства. Даже война, несмотря на Украину, Сирию и террористов, не требует тех жертв, что ей приносили все эпохи за исключением нашей. Статистика показывает, что самоубийство уносит больше жизней, чем пули врага и бомбы шахидов. Справившись с прежними вызовами, мы ставим перед собой три новые задачи: бессмертие, счастье и обожествление.

Во всём этом Харари не видит ничего невозможного. Нанотехнологии в медицине вскоре смогут если не растянуть без конца, то, по крайней мере, удвоить срок нашей жизни. Женясь в двадцать, вкрадчиво спрашивает автор, согласны ли вы жить с супругой следующие сто лет? Счастье — более расплывчатое понятие, чем здоровье, но и его можно добиться умелым применением психотропных веществ и других терапевтических практик.

— Ну а богами, — говорит Харари, — мы уже стали. Пусть не одним всемогущим Богом, как у иудеев, христиан и мусульман, а такими по-язычески ограниченными, каким поклонялись греки и римляне. Наука уже умеет такое, что было недоступно Зевсу.

Центральный вопрос книги: каким будет человек, достигший всего перечисленного?

Дочитав до этого места, я сразу вспомнил Стругацких. Сходство ближнего будущего с тем, которое нам обещали братья-фантасты в своих уже давних книгах, становится всё более поразительным. Когда я слышу про планы «Амазона» снабжать нас всем необходимым с помощью дронов, я вспоминаю их линию доставки. Каждый раз, обращаясь к интернету, я поступаю так же, как их герои. А о прогрессорах, вынужденных из-за невыносимого сострадания помогать отсталым народам вопреки их желанию, я успел спросить одного из авторов во время Иракской войны. Борис Натанович отвечать отказался, как я понял, потому, что это сбывшееся предсказание его не радовало.

Харари, однако, заставил вспомнить о другом, наиболее опасном пророчестве Стругацких. В их зрелых книгах появились Homo ludens, людены, метагомы — бывшие люди, которые осуществили эволюционный скачок, обрели нечеловеческие возможности и раскололи нашу расу на две очень неравные части. Одной принадлежит Вселенная, другой в ней нечего делать.

В этом разделе своего труда Харари практичен и подробен. Достижения генной инженерии, утверждает он, вскоре смогут привести к появлению чудо-детей с повышенным уровнем интеллекта. Медицина будет не столько лечить, сколько улучшать нашу породу. Вмешавшись в слепую эволюцию, наука научится продлевать жизнь, увеличивать мощь разума, обострять чувства, обогащать опыт и развивать память. И это еще до того, как мы примемся скрещивать наши мозги с электронными и завершим когнитивную революцию.

Конечно, такая версия человека станет доступной только элите — очень богатым, самым умным и их детям. Так ведь всегда и было. Ницше считал, что белокурые бестии, аристократы тела и духа, были выше умом и ростом, чем их холопы. Революции и демократия обещали нам равный старт, хоть и не равный финиш. Но о каком равенстве может идти речь теперь, когда мир вот-вот научится выводить сверхчеловека, у которого уже чисто физически будет мало общего со всеми остальными? Его ждет наверняка блестящее, но совершенно непредставимое будущее. Как и Стругацкие, Харари не знает, что будет делать и во что играть этот Homo deus, оторвавшийся от толпы простых Homo sapiens. Как и меня, автора намного больше волнует, что́ будет с нами.

Самая пугающая страница в книге состоит из одних цифр. Согласно недавнему (2013) экономическому прогнозу, не через сто лет, а всего лишь через тринадцать половина (43 %) всех профессий в США перейдет к использующим алгоритмы машинам. Список удручающий и утомительно длинный. Исчезнет нужда в страховых агентах и спортивных судьях, кассирах и поварах, сторожах и водителях, ветеринарах и барменах. Такая же судьба и у тех, кто работает руками, — строителей, плотников, спасателей, пекарей, моряков. Вслед за ними придет череда высоких профессионалов, которых надо учить по десять лет, например, врачей. Алгоритм может точнее поставить диагноз и вернее выбрать курс лечения, чем самый опытный доктор.

Непонятно, что — в преддверии такого будущего — мы должны делать уже сегодня. Ну, скажем, чему учить детей, зная, что им никогда не найти работу в тех областях, которые отменит машина? Казалось бы, вся надежда на соблазнительную перспективу — стать художником.