Книга Тайны Далечья - Марина Юрина

Умел Нерода Щербатый весомые слова найти, чтоб собеседника убедить. Осознал Митрофан безвыходность своего положения. Воины с пограничной заставы да наемники рыцаря за него горою встали бы, да только мало их было. Что они могли сделать против трети дружины Динска? Сила и власть на стороне Нероды подлого, а значит, супротив его воли идти, себе смертный приговор подписывать; и себе, и всем тем, кто за него вступился бы. «С волками жить – по-волчьи выть!» – в который раз убедился десятник в мудрости народной поговорки. Распорядилась судьба так, что вынужден он был иль погибнуть, иль мерзкий, недостойный чести воинской поступок совершить…

– По рукам, – кивнул Митрофан после раздумья недолгого. – Отведу я тебя к рыцарю на лесное становье, но только уж и ты слово свое сдержи!

– Не боись, парень, мне толковые подручные нужны, – усмехнулся Нерода. – Не каждого из своего отряда на чужбину возьму, далеко не каждого, но для тебя место на корабле уж точно найдется.

Щас ступай отдохни, но спать не ложись! Как смеркать станет, в путь тронемся! Пехом пойдем, в лесу кони без надобности, да и шума поднимать не след!

* * *

Едва светать стало, но звезды еще небо не покинули, как пришли за Митрофаном. Тронул его легонько за плечо посыльный Нероды и прошептал: «Пошли!» – тихонечко прошептал, чтобы спящие возле костра не услышали. Собрал десятник скудные пожитки, ломоть хлеба прихватил и к избе полководца-предателя отправился. Собрались там около двух дюжин солдат. Боялся Нерода меньшим числом на варк Борга идти. Оно и понятно, к чему рисковать, когда гурьбой навалиться и безопасней, и проще?

Без лишних слов повел Щербатый отряд свой к околице, а там, как назло, их часовые окликнули. Не успел Митрофан и глазом моргнуть, пали оба ратника наземь с горлом перерезанным. Обидно было вот так, от своего же командира смерть принять. Обидно и несправедливо, когда полководец своих же солдат предает. Глупой смертью погибли часовые, а каково будет остальным дружинникам, когда они утром проснутся и поймут, что их командир трусливо бежал, их на погибель оставив? Муторно стало на душе у десятника, хоть и понимал умом, что Нерода иначе поступить не мог. Подняли бы шум часовые, слух по дружине прежде времени пошел бы, а ведь им пару часов тишины надобно, чтобы в лес удалиться и рыцаря возле скалы найти.

Больше никто беглецов не заметил. Спокойно добрался отряд дезертиров до опушки и в чащу углубился. Привычны дружинники были к лесу, гораздо лучше Митрофана в нем себя чувствовали. Сразу понял десятник. Нерода не только верных себе воинов отобрал, но и тех, кто в деревне вырос, для кого чащи лесные почти родным домом были. Умело и быстро перебирались ратники через топи и буреломы, а когда хищники к ним приблизиться осмеливались, то встречало зверье неразумное смерть от стрелы еще до того, как морды оскаленные из кустов высовывало. Еще солнце не взошло, как отряд к скале на северных болотах подошел и на отдых недолгий встал. Подозвал Нерода к себе Митрофана и еще раз переспросил, сколько с рыцарем воинов и был ли условный знак, чтоб своих с чужаками, по лесу шатающимися, не перепутать. Честно признался десятник, сколько с Витором наемников, и про знак не соврал, что такого вовсе и не было. Похлопал Щербатый парня по плечу одобрительно, а сам в глаза ему пристально заглянул, будто спрашивая: «А не врешь?!»

Дал Шербатый подуставшим воинам краткий отдых, а затем приказал приготовить оружие и, Митрофану рядом идти повелев, отряд на стоянку Витора повел. Бесшумно и скрытно двигались ратники, уже почти вплотную к спящим подкрались, но тут их часовой приметил и тревогу поднял. Повскакали сонные наемники с мест, благо, что не снимая доспехов, спали, тут же за оружие схватились. Ринулись на врагов дружинники, боевой клич Нерода кинул, но клич тот вдруг в хрип предсмертный перешел. Застыли воители далеченские, замерли наемники; и те и другие обескуражено на абсурдную, немыслимую картину взирали. Лежал на зеленой траве Нерода с перерезанным горлом, кровь алая вокруг лужею растекалась, а над ним Митрофан, бледный лицом, с кинжалом окровавленным в руках стоял.

– Смерть предателю гнусному! Смерть мерзавцу, что своих же режет и на явную погибель оставляет! – произнес десятник, а более ничего не сказал, лишь тело мертвое с презрением носком сапога пнул.

Хоть немногословен был убийца, но поняли его все: и те, кто за Неродой пошел, и те, за чьими головами лиходеи охотились. Опустили ратники мечи, да и наемники по приказу Витора варк Борга их в ножны вложили.

– Прав ты, Митрофан! – промолвил один из дружинников. – Не дело мы замыслили, поддавшись посулам предателя. Веди нас обратно в деревню, с честью бой примем!

– Веди, веди! – закричали хором другие дружинники.

– Нет, – покачал головою десятник. – Никудышный из меня полководец! В бой пойти с вами, пойду, а вот командовать не по мне! Его просите, на него вся надежда! Я его в бою видел и голову на отсечение даю, что только ему кочевников остановить под силу, – произнес Митрофан и указал рукою на рыцаря.

Не бывало еще такого, чтоб далеченские дружины чужак в бой водил, но согнулись ратники перед варк Боргом в поклоне, безмолвно прося оборону деревни возглавить. Нахмурился рыцарь, зачесал рукой лоб, но все же кивнул.

– Путь наемника неисповедим: рано или поздно, да приходится бесплатно мечом потрудиться, – изрек рыцарь заморский, а затем на Митрофана украдкой взглянул.

«Не ведаешь ты, парень, но плохую услугу ты мне оказал! – говорил взор прищуренных, будто стеклянных глаз. – Не моя это война, но не могу людей на погибель оставить! Видно, мне на роду написано, смертью не наемника вольного, а защитника чужой земли пасть!» Вслух же Витор ничего не сказал, лишь рукой махнул, приказав солдатам в обратный путь отправляться.

Не сохранилось в летописях Далечья рассказа о сражении при деревушке Нехлюдка, да и о той войне в них мало сказано. Пронеслись орды кочевников ураганом по землям далеченским, разбили войско княжеское да стольный град Киж дотла сожгли. А вот до Динска, маленького городишки портового, степняки так и не добрались. Десять лет и три года оставался Динск единственным вольным городом в княжестве, пока не поднялось восстание и не пала власть степняков. И все это время управлял Динском некий Митрофан Безродный, личность истории мало известная, а воеводой при нем воитель заморских кровей служил. Впрочем, это всего лишь слухи, людская молва, из поколения в поколение передаваемая. Как же взаправду было, никто уже не узнает, ведь не упомянут ни городской глава, ни его воевода в хрониках, летописцами княжьими писанных.

ПРО АФОНЮ-СКАЗОЧНИКА И ЧЕРТА ЛЫСОГО

От чего местность наша Далечьем прозывается? Приезжали к нам, случалось, люди ученые, говорили, что пошло это название от расстояний огромных, уж шибко далеко ехать до нас из стран заморских. Да и в самом Далечье иной раз день едешь, два едешь, а вокруг – ни души, ни признака жилья человеческого. Да и там, где есть жилье, до деревни соседней порой за двое суток не доберешься. А все же есть у нас, жителей далеченских, сомнения, что название наше лишь то означает, что далеко от мест иных мы находимся. Кто хоть раз в час рассветный выходил на крутой берег речной, понимает, что даль прекрасная, взору предстающая, и дала название местам нашим. С горы высокой видно все как на ладони: и лесистые склоны, и петляющие ленты дорог, и выныривающие кое-где из зелени колоколенки, и величественную гладь реки далеко внизу с плывущими по ней судами, и луга заливные, дымкой утренней подернутые. Дымка та серовато-розовая тает на фоне бледно-голубого неба. Сразу понятно, что чары ночные вот-вот спадут и пробудится все вокруг. Когда же встает солнышко, ласково оглаживая окрестности первыми теплыми лучиками, даль наша преображается мгновенно, становится