Книга Солнце и смерть. Диалогические исследования - Ганс-Юрген Хайнрихс

Все эти лишь недавно – то есть максимум от восьми до десяти поколений тому назад – возникшие большие сообщества американцев, французов, итальянцев, бельгийцев, немцев и так далее оказались – все без исключения – перед задачей: синтезировать самих себя с помощью лишь недавно появившихся массмедиальных и национально-педагогических техник. Не будем забывать: национальное государство существует только на протяжении последних двухсот лет – благодаря Французской революции и телекоммуникации, основанной на прессе, а поэтому лишь с этого времени существует синергия гражданской политики и массмедиа. Маршалл Маклюэн не напрасно характеризовал прессу как «мастерицу построения национализмов» – обстоятельство, на котором нельзя было заострять внимание, пока мистификация книгопечатания и газетной прессы как носителей так называемого просвещения была способна удерживаться у власти. Столь благоговейный взгляд на прессу еще отличает, к примеру, такую книгу, как «Структурное изменение публичности» («Strukturwandel der Хffentlichkeit») Хабермаса – классический пример невинности в теории медиа. Между тем утвердился более жесткий взгляд на вещи: лишь путем взаимодействия между массмедиа и путем взаимодействия с масс-медиа может быть вызван синхронный стресс, благодаря которому большие количества населения за пару недель, а с недавних времен даже и за пару дней или часов могут быть приведены в синхронно переживаемые стрессовые состояния тревоги – и начнут испытывать волны возбуждения, вызывающие воинственность. Эти «тематические эпидемии» представляют собой опасный потенциал, вызывающий катастрофы нашего времени, – и они исследованы менее всего; «теория массового безумия», созданию которой способствовал и которую подготовил Герман Брох, с 1940-х готов почти не сдвинулась с места. При размышлениях подобного рода нельзя упускать из внимания фактор времени: раньше слухи и другие семантические возбудители не могли распространяться быстрее, чем самое быстрое транспортное средство, то есть они распространялись с такой же быстротой, с какой передвигался царский курьер, или со скоростью королевской почтовой эстафеты. Рассказывали показательные истории о дипломатических контактах между США и французской директорией. Например, сообщали, что Томас Джефферсон во время своего первого президентского срока однажды осведомился о тогдашнем после США во Франции, причем его слова, сказанные в ходе разговора, состоявшегося летом, звучали приблизительно так: «Мистер Миллер уже полтора года во Франции, а мы до сих пор не получали от него никаких известий. Если о нем ничего не будет слышно до Рождества, мы напишем ему письмо». Сегодня такой затерявшийся посол был бы моментально найден по его мобильному телефону. Мы вменили бы ему в обязанность быть в нашем распоряжении здесь и сейчас – то есть потребовали бы от него, чтобы он все время был «на связи», то есть чтобы с ним постоянно можно было вступить в разговор. Это, если мыслить системно, не что иное, как выражение процесса создания сетей или процесса глобализации в его предельно концентрированном виде. О чем мы, сообразно этому, говорим, когда заводим речь о глобализации? Мы на самом деле говорим о налаживании системы синхронизации стрессов во всемирном масштабе. Прогресс в этом направлении зашел так далеко, что считается асоциальным тот, кто не считает себя постоянно доступным для синхронного стресса. Способность возбуждаться – это сегодня первейший гражданский долг. Поэтому мы больше не нуждаемся ни в какой всеобщей воинской повинности. Что требуется, так это всеобщая тематическая служба – то есть готовность сыграть свою роль в качестве проводника раздражений для своевременных коллективных психозов. Требуется быть «на связи», быть в полном распоряжении при мобилизации адресов. Тот, кто отказывается быть «на связи», проявляет себя крайним диссидентом по отношению к службе идентичности, которой требует общество от своих членов, – так же, как тот, кто заявляет: «Чем брать в руки оружие, чтобы служить родине, я лучше буду заботиться о старике, который страдает недержанием».

Г. – Ю. Х.: Я хотел бы отметить, что эта неявная подмена семантического энергетическим производит необычный побочный эффект: именно там, где в наиболее острой форме происходит внедрение этих инородных элементов, возникает наиболее сильное сопротивление при попытке понять, как происходит это влияние во всей его взаимосвязанности. История психоанализа продемонстрировала это.

Хайнер Мюллер[85] несколько лет тому назад остроумно заметил: «Анализ теперь происходит уже не в философии, а в театре». Может ли социальная наука быть местом прояснения того, что происходит в обществе? Не разворачивается ли скорее просвещение на других аренах – например, в форме локальных онтологий, – ведь к этому сводится и часть Вашей аргументации в «Сферах»? Или сегодняшний застой вызван тем, что мы чересчур сосредоточились на особой немецкой ситуации? Вы как-то заметили, что видите приход «анархизма в обличье конформизма». Это держащее себя в узде простодушие, этот новый глобализированный конформизм и откат назад, к размышлениям задним умом[86], как бы мы выразились, – к каким последствиям приведет эта интеллектуальная трусость в обществе в целом и в его научных институциях?

П. С.: Вы сами сказали это. Надо иметь в виду, что эффективное просвещение приходит с той стороны, с которой его не ждут. Оно продвигается дальше там, где его не замечают контролеры и самозваные местоблюстители. Можно пояснить это на примере приглаженного психоанализа: часть пустословного самоанализа сегодня уже встроилась в расхожие формы общения. Большинство высокообразованных представителей средних слоев свыклись с мыслью, что они – не хозяева в собственном доме; они таким образом дают шанс своему бессознательному и подыгрывают ему, участвуя в индивидуально-психологической комедии, – настолько хорошо, насколько могут. Они примирились с тем, что это Оно мыслит, когда мыслю Я, и это Оно говорит, когда говорю Я. В этом отношении все уже давно обрели иммунитет и застрахованы от просветительского шока. Для анализа, который обрабатывает Внешнее, такого иронического амортизатора не существует, потому что еще не разобрались теоретически, что тут к чему. Потому псевдопросветители и оказывают особенно ожесточенное сопротивление, когда им принимаются доказывать, что в стрессораспределяющих системах они действуют не автономно, а всего лишь как проводники раздражений и посредствующие звенья-батареи в цепи. Можно, вопреки всем возражениям, показать, что все отдельные индивиды обладают, словно радиотехнические устройства, входом для возбуждения и выходом для возбуждения и что они – каждый в соответствии со степенью организованности своей индивидуальности – снова испускают из себя сигнал на выходе, может быть, в слегка приглушенном виде, а может – с усиленной амплитудой. Во всяком случае, индивиды – это трансформаторы, которые включены в процесс протекания связанных с обсуждаемыми темами энергетических потоков. Их так называемые мнения – это тематические и моральные формы моды. Если посмотреть на это психо-исторически, с учетом истории складывания психики, то такая смена угла зрения соответствует реальному переходу от эндоневроза к экзоневрозу, то есть от самопроизвольной дезориентации к дезориентации, возникшей вследствие соучастия. Кое-что из этого уже описал ранее Герман Брох в «Теории массового помешательства» – в теории, которая объясняет, как люди, соучаствовавшие в какой-то безумной выходке, быстро возвращаются во вновь обретаемое нормальное состояние, словно они никогда не были причастны к безумию.