Книга Прекрасное видение - Анастасия Дробина

– Этого она мне не показывала. Нет… Не знаю.

Вот и все. И здесь уже нечего было искать. Я притушила в пепельнице сигарету, чувствуя себя усталой и совершенно опустошенной. Барс подал мне рисунки. Казалось, он тоже был разочарован нашим разговором.

– Что ж… Спасибо, что приехали. И еще… Нина, у меня просьба к вам.

– Да?

– Я буду искать Ванду. У меня свои каналы и способы, я сделаю все, что можно. Но остается ее прабабка в деревне. Ванда часто, почти каждый выходной, ездила туда. Вы понимаете, что мне… Что я не могу там появиться.

– Да… Да, я поняла. Я завтра… нет, послезавтра поеду туда. С работы так сразу не отпустят, надо написать заявление.

– Конечно. – На лице Барсадзе не было и намека на улыбку, но я поняла, что он смеется. – Нина, скажите… Зачем вы пошли в налоговую?

Я задумалась. Весь вечер мы проговорили с Барсом откровенно – так к чему же врать под конец?

– Потому что финансовый техникум был близко от дома.

Барс пожал плечами:

– Это не женское дело. Если захотите уйти оттуда – сообщите мне. Я найду для вас хорошее место. И… чистое. Вы понимаете.

– Спасибо. Я подумаю. (Только этого мне не хватало!)

Рядом со столиком снова появился официант. Барсадзе недовольно посмотрел на него, но тот нагнулся и тихо произнес несколько слов по-грузински. Барс повернулся ко мне и впервые за вечер улыбнулся по-настоящему – во весь рот, блеснув крепкими белыми зубами. Его сумрачное лицо сразу стало моложе на двадцать лет.

– Нина Сергеевна, за вами приехали.

Внизу, на тротуаре перед входом в ресторан, стоял Осадчий. Он был один. Барсадзе показал мне на него сквозь стекло двери. Затем сунул руку в карман пиджака, достал визитную карточку.

– Если что-нибудь узнаете – звоните. В любое время.

– Вы тоже.

Он кивнул. Помог мне одеться, подержав дубленку, открыл дверь и выпустил меня на заснеженный тротуар.

Петька не сказал ни слова. Взял меня за руку и поволок к своей машине – старенькой, видавшей виды «семерке». Лицо у него при этом было такое, что я не решилась даже пискнуть. Через секунду я была без всякой нежности водворена на переднее сиденье, и «семерка» рванула с места.

С одного взгляда было понятно, что Петька близок к женоубийству. Дабы не форсировать события, я сидела тихо, как мышь под метлой. Рот у меня открылся лишь тогда, когда я заметила, что мы едем не ко мне домой, а в другую сторону.

– Куда ты меня везешь?

– Молчи, – сквозь зубы сказал Осадчий. Но уже и так было все понятно. Мы ехали по Куликовской улице – к Петьке домой, где я не была больше двух лет.

«Семерка» остановилась у темного подъезда. Осадчий выдернул меня из нее как морковку и потащил за собой. Отпер квартиру, толкнул меня внутрь и захлопнул дверь. Все пути к отступлению были отрезаны.

Описывать то, что происходило в квартире следующие десять минут, нет никакой нужды. Осадчий превзошел самого себя. Слова «идиотка» и «шалава» были самыми приличными.

– …и хоть бы сообразила, чем это кончиться может! Ненормальная баба! Мне тебя еще раз на Петровку свозить? Жмуриков показать, которых мы из Москвы-реки вылавливали? Между прочим, твоего любимого Барса конкуренты! Хоть бы позвонила, хоть бы слово сказала, чокнутая! Знал, что дура, но что такая!..

Я молчала, понимая, что в случае бунта Осадчий просто треснет меня и будет по-своему прав. Понемногу я сообразила, в чем дело. У Петьки выдался свободный вечер, он решил не проводить его в одиночестве, поехал ко мне и, естественно, обнаружил мою записку на двери. Бабуля и семейство Мелкобесовых по-прежнему оставались в неведении, чему я тихо порадовалась. Иначе мне пришлось бы выслушать ту же оперу в исполнении Беса и Катьки.

Странно было, что я ничуть не сердилась. Стояла, прислонившись к стене, смотрела в светлые, бешеные глаза Осадчего и вяло думала о том, что завтра на работу, что я страшно устала и что день прошел впустую. Нужно было как-то утихомиривать Петьку и ехать домой. Я взглянула на наручные часы. Полвторого.

Почему-то этот мой жест разозлил Осадчего еще больше:

– Чего смотришь?! Кто тебя отсюда выпустит? Я уже твоей бабке позвонил, что ты у меня! Инфаркта ее ты хочешь, зараза? Она, когда узнает, с кем ты в кабаке сидишь, сразу концы отдаст! И с какой стати ты так домой рвешься, а? Ждешь кого? Завела себе козла какого-то?!

Это было уже чересчур. На секунду у меня полностью выключился самоконтроль, и я сделала то, чего не делала никогда. Ни когда однажды весной Петька явился с триппером, ни когда я застала его в машине с пятнадцатилетней пигалицей, ни когда он восемь дней подряд не приходил ночевать. Размахнувшись, я со всей силы влепила бывшему мужу кулаком по скуле. По-моему, это было справедливо, но кто из нас испугался больше – утверждать не берусь.

– Ёп-понский бог… – пробормотал Осадчий, поспешно давая задний ход к кухонной раковине. Я смотрела на него, чувствуя, как перед глазами все плывет от слез. Истерика была бы катастрофой: требовалось срочно что-то предпринять. Я шмыгнула носом, кинула взгляд через плечо Петьки и заголосила:

– Где мои черпаки, паразит?!

– Чего?.. – шепотом переспросил он. Обернувшись, взглянул на стену, где виднелась темная полоска, и растерянно захлопал глазами.

Когда мы жили вместе, на стене висел прекрасный набор ложек, поварешек и половников, подаренный мне Катькой в день свадьбы. Набор был чудным, сияющим, с деревянными, покрытыми росписью ручками, но все это великолепие почему-то безумно раздражало Осадчего. По утрам сонный и плохо соображающий Петька задевал висящие на стене кухонные принадлежности плечом, поднимался звон, грохот, ложки и черпаки сыпались на пол, и нередко за ними следовала и сорванная полочка. Вечером Осадчий, матерясь, прибивал ее на место и предлагал разместить поварешки более рационально – в мусорном ведре. Я, естественно, не соглашалась, и провести этот план в жизнь Петька, как видно, сумел лишь после нашего развода.

– Выкинул, мерзавец, – подытожила я. Села на табуретку и заревела. При Петьке, как дура. Потому что уже сил не было.

В мгновение ока Осадчий оказался рядом.

– Нинка… Нинон… Ниночка… Ты что? Девочка, ну ты что? Испугалась, что ли? Обиделась? Ну не буду больше, ну прости…

– Т-т-ты… как-к-кое право им-м-еешь… на меня орать, ск-к-котина? – икала я сквозь слезы.

– Никакого… Никакого не имею, – торопливо соглашался он. – Я уж так… без права. Ну, ей-богу, чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты к Барсу двинула. Я-то его получше знаю, чем… Нинка, ну прости. Ну не плачь… Ну все, все… Никто твои черпаки не выкидывал, на балконе в ящике лежат, проверить можешь хоть сейчас. Я вообще ничего не выбросил… И не водил сюда никого. И никаких профурсеток мне не надо. И вообще, я тебя люблю, если хочешь знать.