Книга Держи меня крепче - Маша Малиновская

— Ты бухло нормальное взял? — Валик толкает Должанова в бок. — А то придётся давиться местным дерьмом, у меня потом от него на утро ноги нафиг отказывают.

— Белый, ноги у тебя от количества кинутых палок отказывают.

— Рома, фу быть таким пошлым, — Белов кривит рожу, и мы ржём.

Вроде бы и настроение должно уже подняться, а оно всё так и сидит ниже плинтуса. Мой отец настолько токсичен, что шлейф его смрадной душонки преследует меня ещё какое-то время после встречи.

Туса сегодня на шестом этаже, и я уже пожалел, что попёрся пешком. Но лифт тут хреновый, можно не доехать, и тогда торчать в кабине в ожидании лифтёра, пока все будут веселиться.

— Настёна о тебе спрашивала, когда звонила, — Роман подмигивает, пытаясь поднять мне настроение.

— Какая именно? — не сказать, что меня прямо пробрало это известие.

— Та, что с буферами и тёмненьким каре. С факультета рекламы, если мне память не изменяет.

— Аа, эта, — ну да, девчонка зачётная, давно я хотел уложить её, она даже пару подкатов отбила, для проформы, видимо.

— Макс, ты что-то совсем кислый. Так батя выбесил? Или по мышонку соскучился?

— Ром, отвали, — отмахиваюсь, раздражаясь ещё сильнее.

— Ну если соскучился, тут недалеко. Однако, Настёна — вариант более вероятный, а мышка уж слишком замороченная какая-то. Тут цветочки-киношки нужны.

— Отвали, говорю.

Толкаю дверь в шестьсот девятнадцатую комнату, откуда доносится музыка и взрывы смеха. Наше появление отмечается улюлюканьем. Ребята и девчонки рады нас видеть. Настя, которая сидит в кресле, приосанивается, выпячивая грудь, смотрит в глаза сразу. И правда ждала.

Роман ставит на стол три бутылки водки и упаковку пива. У ребят и так достаточно всего на столе, но пойло отвратное, тут Белов прав. Да я сегодня и не думал бухать в хлам. А вот подымить было бы хорошо.

Но ни одно, ни другое сегодня настроение особо не поднимает. Ребята веселятся, обсуждают кого-то из преподов, щедро добавляя в обсуждение пошлости, Настя уселась на подлокотник дивана рядом со мной и смеётся чуть громче, чем следует.

«Как можно быть таким никчёмным? Ты всю жизнь собираешься задом на сцене трясти?»

Бухло обжигает горло, и я едва не закашливаюсь. Настька заботливо подаёт стакан с соком. Ещё бы с рук напоила, дура. Горло першит, но внутри теплеет. Должанову уже тоже хорошо, только он, по ходу, не может никак определиться, кому достанется его ширинка — Катюхе с её мощными сиськами или Алинке с невероятными зелёными глазами. Или обеим сразу. Но Ромыч не любит тандемы. И очень даже зря.

«Гастролями он зарабатывает… Да если бы не мои деньги, уже б давно забыл про шмотки дизайнерские и тачки, с распродажи бы в переходе одевался…»

Чувствую, как Настины пальчики проходятся под столом по моему бедру, пока я переворачиваю ещё одну рюмку. Она уже пересела, втиснувшись между мной и подлокотником. Тоже пьёт. Олимпийку сняла, оставшись в одной маечке.

— Девчонки, слышал у вас на этаже новенькая? — Голубев отходит к окну и распахивает его, подкуривает.

— Да, сегодня только заселилась, — Ирина из моей группы кивает. — Второкурсница, вроде бы из социологов.

— Гуля, а ты уже яйца подкатить решил? — Белов ржёт, а я ловлю на себе взгляд Ромыча.

— Ну если зачётная, почему бы и не подкатить.

Голубев скалится, а у меня внутри начинает фонтанировать что-то едкое. Я не фанат махать кулаками, хотя достаточно намахался. Если у тебя есть такой друг как Шевцов, вспыхивающий как спичка, то подобные тренировки неизбежны. Однако сейчас зачесалось именно у меня.

— Может она приласкает мои взгрустнувшие яйца, — девчонки фукают и называют его придурком, пацаны ржут, не считая Должанова. — Может, наведаться к ней?

Но когда они замолкают, я говорю как только могу спокойнее.

— Гуля, подкатишь к новенькой — я наведаюсь к тебе и оторву твои грустные яйца, понял?

Все вдруг затыкаются, а Голубев роняет пепел прямо на письменный стол на учебники. Смотрит с удивлением.

— Ты что ли уже успел?

— Просто усвой информацию, Гуля, — встревает Белов. — Остальное тебя не касается.

Голубев краснеет, но затыкается, он знает, что с нами лучше не связываться. Себе дороже выйдет.

Чувствую, как напрягается и притихает рядом Настя. Ну как бы и ладно.

«Чего ты без меня стоишь, щенок?»

Я затягиваюсь сладковатым дымом, и голова моментально начинает кружиться. Ком в груди немного ослабевает, размывается. Кто-то шире распахивает окно. Тянет осенью. Не той лёгкой и ароматной, а уже холодом, ночными заморозками, когда лёгкой ветровкой не обойдёшься. Но я такую люблю. Когда руки зябнут и хочется натянуть капюшон до самого носа. Когда свежий холодный воздух врывается на пробежке глубоко в лёгкие.

Только вот сейчас в мои лёгкие врывается совсем не свежий воздух, а отрава. Но я принимаю её, позволяя туманить сознание. Мышцы расслабляются, в пояснице появляется знакомое тепло. Я закидываю руку на спинку дивана и провожу указательным пальцем по Настиной спине. Девушка напрягается и шумно выдыхает.

«Только и знаешь, что по девкам шляться. Достали твои шлюхи. Неужели ни одной нормальной нет?»

Настя скользит ладонью мне по внутренней стороне бедра, цепляется пальцами за ремень. Я откидываю голову на спинку дивана, позволяя ей огладить ширинку, и вдруг сквозь туман пробивается мысль, что я её не хочу. А потом крадётся ещё одна…

Нет, нафиг мне это надо. Даже сформироваться этой мысли в слова не позволяю.

— Макс, говорят ты в компах разбираешься? — мурлычет девчонка мне в шею. — Родители мне ноут новый подарили, а я никак не могу антивирусник установить. Не поможешь? Он у меня в комнате.

О, какая поразительная изобретательность.

Однако едкая мысль стучится, бьётся птицей в замёрзшее стекло. И всё же пробивается…

— Не сегодня, детка, — убираю с бедра её руку и встаю.

Настя смотрит непонимающе и обижено, поджимает губы, чтобы никто не заметил, что они мелко дрожат. Знаю, что неприятно, куколка, прости, но туман больше не спасает от навязчивой мысли.

— Макс, ты куда? — Костик как раз разливает водку.

— По делам, — за меня отвечает Должанов, когда я уже выхожу в коридор и приваливаюсь спиной к двери.

Очень плохая идея, Ларинцев. Очень плохая.

На кухне я умываюсь и открываю настежь окно, чтобы вода и прохлада хоть попытались остудить мою дурость. Но в крови слишком много посторонних веществ, и они заставляют резко развернуться и скатиться с шестого этажа на четвёртый. Замереть у комнаты номер четыреста семь.

Тишина за дверью. Может, Пёрышко уже спит в своей новой кроватке? От представленной картины внутри всё замирает, а потом наливается жаром. Твою ж мать, мне нельзя туда, за эту дверь. Нельзя.