Книга Хранитель Реки - Иосиф Гольман

Вечный секретарь Марина, бывшая староста его учебной группы, вызвала шефа по селектору.

– Звонит Николай Агуреев. Будешь разговаривать или ты вышел?

Всей своей интонацией Маринка пыталась вогнать в его тупую голову, что Ефим Аркадьевич – вышел. Потому что однажды после такого же звонка Агуреева ее дорогой шеф – на настоящем корабле – уплыл очень далеко, так далеко, что вполне мог и не вернуться.

И хотя Маринка всегда очень сильно сомневалась относительно мыслительных (и особенно моральных) качеств своего непутевого начальника, но уж зла-то ему точно не желала. Старый друг лучше новых двух. Просто если раньше, тридцать лет назад, она могла как-то реально способствовать вытаскиванию этого разгильдяя из всяких непонятных историй, то сегодняшние его «кунштюки» остаются вне ее поля действий.

Вот только и остается намекать, чтоб не брал трубку, когда звонят такие, как Агуреев.

Реакция же Ефима Аркадьевича была ровно обратной.

Агуреев – это деньги. Профессор почему-то сразу уверился в этом радостном предположении. Кроме того, Агуреев – это приключения. Оказавшись в их центре, Береславский не раз готов был променять интересную жизнь на самую-рассамую скучную. Но только до тех пор, пока ситуация не рассасывалась в их пользу. После чего снова хотелось приключений. Потому как скучная жизнь – это вообще не жизнь. И наконец – важность следующей сентенции прямо противоположна номеру перечисления – Агуреев реально был его другом. Поэтому даже если бы толстопузый и хитрожопый рязанец разом обанкротился, или ограбил Центральный банк, или, не приведи господь, затеял государственный переворот – Ефим Аркадьевич все равно бы был для него «в офисе», а не, как хотела Маринка, «вышел».

– Привет рекламистам, – забасил в трубку товарищ. Ефим легко представил себе его хитрую толстощекую рожу.

– Привет олигархам, – по-пионерски ответил Береславский.

– Почем там у вас опиум для народа? – поинтересовался рязанец.

– Не дороже ваших ипотечных облигаций, – справедливо заметил Ефим, не любивший нападок на свое ремесло. А сам напряженно думал, что бы такое предложить богатенькому Буратино. Может, любимую Береславским Муху? Чем черт не шутит? Сто против одного, что рязанец не прогадает: цена художника зависит не только от таланта, но, чаще всего, и от усилий продюсера. А Ефим собирался активно продвигать свою любимую художницу.

Но про картины неожиданно заговорил не Береславский, а его собеседник.

– Мы тут живопись прикупить собрались, – взял Агуреев быка даже не за рога, а за что-то гораздо более чувствительное. По крайней мере, у впечатлительного рекламиста аж дыхание сперло (вот где деньги зарыты!). – А я слышал, ты как раз картинками занялся. Не мог бы помочь?

– Легко, – сказал мгновенно осчастливленный рекламист (или теперь уже галерист?). – Только я не картинками занялся, а картинами, талантливых современных художников.

Несмотря на пренебрежительное отношение Коли к его нынешней страсти, Ефим был полностью счастлив.

Но радость оказалась недолгой.

– Шишкина хочу прикупить, – безмятежно продолжил банкир. – Ивана Иваныча. Шесть штук.

– Чего? – переспросил Ефим Аркадьевич.

– Ну, картин, – безмятежно поправился герой Афгана, бывший капитан-артиллерист, а ныне мини-олигарх Николай Агуреев.

– А чем я тебе могу помочь? – теперь уже не так радостно спросил Береславский. – Шишкин же – не современный художник.

– Во-во! – заржал рязанец. – Истину глаголешь. Ценность, проверенная временем. И диверсификация активов опять же.

– Так я-то зачем нужен? – Ефим уже почти успокоился. Не здесь, так в следующем витке поисков ему обязательно повезет. – Я не эксперт и даже не искусствовед.

– Это точно, – обидно согласился собеседник. – Но мне нужен именно ты.

– Зачем?

– Картины, что я беру («Вот черт! Как про колбасу!» – ухмыльнулся про себя Ефим), нашел мне дилер, некто Велесов. Одну – на первоклассном аукционе, пять прочих – на каком-то мелком, французском.

– Сомневаешься в подлинности?

– А как я могу сомневаться или не сомневаться? Эксперты говорят – все подлинные.

– Так в чем же дело?

– Харя мне этого Велесова не нравится, вот в чем, – честно признался бывший артиллерист. – А еще статья, по которой тот сидел.

– За фальшаки? – не сильно удивился рекламист.

– За наркоту, – кратко ответил собеседник.

– Интересный расклад, – это удивило даже много повидавшего Ефима. – В принципе, фуфел возможен. Говорят, Айвазовский за всю свою жизнь написал восемь тысяч картин. Из них десять тысяч сейчас находятся в американских музеях…

– Спасибо, утешил, – вежливо поблагодарил звонивший.

– Не за что. Короче, весь вопрос в экспертах.

– С экспертами… – начал было банкир, но оборвал сам себя. – В общем, это не по телефону.

– А если есть сомнения, зачем связываться? – все равно не понимал Береславский. – Ведь полно надежных предложений.

– Работа с большого аукциона, одна-единственная, стоила мне полтора «лимона» гринов. А эти пять – по утверждению искусствоведов, не худшего качества – отдают за миллион евро. То бишь в пять раз дешевле. Причем уже с учетом интересов дилера – он говорит, что купил все это счастье в Европе за триста тыщ евро. Ферштейн?

– Ферштейн-ферштейн… – задумался рекламист. Что-то в этом раскладе ему не нравилось. – А чего этот твой арт-дилер не толканет все дороже? – наконец спросил он. – Без тебя. Если это не фуфел…

– Объясняет логично. Таких денег у него нет, и никогда не было. Дорогую картинку купил на мои, там все чисто. А когда дешевые выкупал с французского аукциона – затемнил, взял у кого-то в долг, под мое обещание выкупить после экспертной оценки. Теперь его жмут проценты – денежки-то он, похоже, не в банке брал. А любой новый покупатель – это затяжка времени.

– Ты уже денег ему давал за эти полотна?

– Немного. Сто тысяч баксов. Под протокол о намерениях.

– Сто тысяч баксов – за неведомое? У вас, богатых, свои причуды.

– Согласен, актив рисковый. Но возможный выигрыш стоит такого риска. К тому же сто тыщ – возвратные, если картины окажутся «не те».

– Короче, и хочется, и колется. Так, дядя Коля?

– Именно так.

– А про фраера и жадность помнишь?

– Кого ты учишь, мальчишка! – заржал герой Афгана. – А то ты сам зебру не трахнешь за десять годовых доходов!

– За мои десять – точно не трахну, – абсолютно искренне сказал Береславский. Тьфу-тьфу, конечно, но до такого экстрима у них в «Беоре» пока не дошло.

– Короче, Фим, – теперь Николай был совершенно серьезен. – Мне нужна твоя помощь. Просто так отказаться от предложения я не могу. Жаба душит. А принять что-то мешает. Разберись с этим, а?