Книга Арена мрака - Марио Пьюзо

Глава 8

Моска съежился и присел на пол джипа, пытаясь спрятаться от пронизывающего холодного октябрьского ветра. От соприкосновения с ледяным металлическим полом все тело задеревенело.

Неподалеку был оживленный перекресток, по которому сновали туда-сюда трамваи и где армейские машины чуть притормаживали на мгновение, пока шоферы ориентировались в белых стрелках, указывающих направление к различным городским учреждениям. Руины, похожие на давно не кошенное пастбище, простирались во все стороны, и за перекрестком, где возвышались одинокие дома, маленький кинотеатрик уже открыл свои двери для зрителей, медленно заходивших внутрь длинной вереницей.

Моска был голоден и испытывал нетерпеливое возбуждение. Он видел, как мимо проехали три крытых грузовика с немецкими военнопленными и остановились на перекрестке. Может быть, военные преступники, подумал он. За грузовиками двигались два джипа с вооруженной охраной. Из дверей ателье вышел Лео, и Моска опять сел на сиденье.

Они одновременно увидели женщину на другой стороне улицы: она бежала и что-то кричала.

Женщина спустилась с тротуара и, неуклюже припрыгивая, побежала по мостовой к перекрестку, что есть сил махая рукой и выкрикивая одно имя, которое невозможно было разобрать. Из кузова последнего грузовика ей махал рукой какой-то человек. Грузовик набрал скорость. От него, словно гончий пес, не отставал джип. Женщина поняла, что бежать бесполезно, и остановилась. Она рухнула на колени и упала ничком на асфальт, блокировав движение на улице.

Лео залез в джип. Урчание и легкое подрагивание мотора создавали иллюзию тепла. Они подождали, пока женщину отнесли на тротуар, и после этого Лео снял с тормоза. Они не обменялись впечатлениями о только что виденном. Это их не касалось, но тут Моска почувствовал, что какой-то неясный, но знакомый образ проступает сквозь туман памяти.

Как раз перед концом войны он был в Париже и попал в жуткую толчею. Он помнил, что отчаянно пытался выбраться оттуда: это был сущий кошмар. Но, как он ни сопротивлялся, его несло в самую гущу людей. А там, медленно протискиваясь сквозь наводнившие улицы толпы, тащился караван грузовиков с французами – недавно выпущенными на свободу военнопленными и заключенными трудовых лагерей.

В ликующих криках толпы тонули радостные возгласы людей из грузовиков. Они низко перегибались через борта и протягивали руки, их целовали, бросали им белые цветы. И вдруг какой-то парень спрыгнул с кузова прямо в толпу, прямо на головы людей и упал на мостовую. Какая-то женщина, расталкивая всех, бросилась к нему и заключила его в свои объятия. А из кузова вслед этому парню полетел костыль и непристойно-насмешливый возглас, который в другое время заставил бы женщину покраснеть. Но она смеялась вместе со всеми.

Боль и стыд – вот что тогда почувствовал Моска. То же самое чувство охватило его и теперь.

Когда Лео остановился перед баром «Ратскеллар», Моска вылез из джипа.

– Что-то мне не хочется есть, – сказал он. – Увидимся вечером дома.

Лео, который в этот момент надевал противоугонную цепь на колесо, удивленно вскинул голову.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Голова разболелась. Пойду пройдусь.

Он продрог и закурил сигару. Тяжелый табачный дым обдал лицо теплой волной. Он зашел в узкий переулок, куда не сворачивали машины, потому что проезжая часть была завалена обломками зданий. Он пробирался через горы щебня, осторожно ступая, чтобы не упасть.

Придя к себе в комнату, он и в самом деле почувствовал себя неважно. Лицо горело. Не зажигая свет, он разделся, свалил одежду на кушетку и лег в постель. Но и под одеялом ему все равно было холодно, и ноздри неприятно щекотал запах тлеющей сигары, которую он положил на край стола.

Он скрючился, поджал ноги, чтобы было теплее, но все равно его бил озноб. Во рту пересохло, в висках стучало, и скоро это монотонное пульсирование стало нестерпимо болезненным.

Он услышал, как в двери повернулся ключ и вошла Гелла. Зажегся свет. Она подошла к кровати и села.

– Ты нездоров? – спросила она взволнованно. Она еще не видела его в таком состоянии.

– Простуда – только и всего, – ответил Моска. – Дай мне аспирину и выброси эту сигару!

Она пошла в ванную принести стакан воды и, дав ему запить таблетку, провела ладонью по его волосам и промурлыкала:

– Как странно видеть тебя больным. Может, мне сегодня спать на кушетке?

– Нет, – сказал Моска. – Я страшно замерз.

Ложись рядом.

Она выключила свет и стала раздеваться. В полумраке он видел, как она вешает одежду на спинку стула. Его тело горело в лихорадке озноба и страсти, и, когда она легла рядом, он прижался к ней. Ее груди, бедра и рот были прохладными, щеки ледяными, и он изо всех сил сжал ее в объятиях.

…Откинувшись на подушку, он почувствовал, как струйки пота стекают у него по спине и между ляжек. Головная боль прошла, но начало ломить кости. Он перегнулся через нее к тумбочке, чтобы взять стакан.

Гелла провела ладонью по его горящему лицу.

– Милый, надеюсь, от этого тебе не стало хуже?

– Нет, мне лучше, – ответил Моска.

– Может быть, мне все-таки спать на кушетке?

– Нет-нет, останься.

Он потянулся за сигаретой, закурил, но после нескольких затяжек затушил сигарету о стену и смотрел, как сноп красных искорок падает на одеяло.

– Постарайся заснуть, – сказала она.

– Не спится. Какие новости?

– Никаких. Я ужинала с фрау Майер. Йерген видел, как ты вернулся, и пришел сказать мне. Он заметил, как ты плохо выглядишь, и я подумала, может быть, ты хочешь, чтобы я пришла. Он очень милый человек.

– А я видел сегодня кое-что забавное, – сказал Моска и рассказал ей про женщину на улице.

Во мраке комнаты он остро ощущал воцарившееся молчание. Гелла размышляла над его рассказом. «Если бы я была с ним в джипе, – думала она, – я бы подошла к ней и успокоила, помогла бы ей прийти в себя. Мужчины черствее – в них меньше жалости».

Но она ничего не сказала. И лишь медленно, как и в предыдущие такие же темные ночи, водила пальцами по его телу, по длинному извилистому рубцу шрама. Она водила пальцем по этому бугристому шву, как ребенок возит игрушечный грузовичок взад и вперед по тротуару, и это медленное монотонное движение действовало на него гипнотически.

Моска сел в кровати и уперся плечами в край спинки. Он сложил ладони на затылке и сказал тихо:

– Мне повезло, что этот шрам там, где его не видно.

– Мне он виден.

– Да, но я имею в виду другое – слава богу, что он не на лице.

Она продолжала водить пальцем по шраму.

– Мне все равно, – сказала она.