Книга Только так. И никак иначе - Яна Перепечина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Несколько неприлично величают, «чопперастами».
- М-да, оригинальное чувство юмора.
- И не говори.
- Ну, а тюнинг – это что за зверь такой?
- Это когда не «с нуля» мотоцикл или машину делают, а доводят до ума уже готовое транспортное средство. Улучшают заводские характеристики: мощность увеличивают, повышают эффективность тормозов, дорабатывают подвеску. Или создают уникальный стиль, то есть меняют внешний вид, отделывают по-другому салон, устанавливают качественную музыку. Изменение внешнего вида или салона ещё называют стайлингом. Как правило, при стайлинге устанавливают другие бамперы или спойлеры, красят в необычный цвет или даже несколько, аэрографию используют, устанавливают подсветку днища, ну, и много чего ещё. Автомобиль сразу приобретает индивидуальный стиль, становится оригинальным и выделяется из тысяч подобных. Говорят, на машины с аэрографией даже угонщики реже клюют – очень уж приметные.
Злата слушала затаив дыхание:
- Вот это да! И ты это всё сам?
Павел засмеялся:
- Да нет, конечно! У меня целая команда работает. Правая рука – Серёга Ясенев, мой институтский друг. Я, когда только начинал, его привлёк, а теперь у нас большой коллектив. А раньше… Видела бы ты, как мы всё поднимали! – он покачал головой и улыбнулся, вспоминая. – Дневали и ночевали на работе. Тогда кастомайзингом и тюнингом у нас ещё мало кто занимался, вот мы сами велосипед и изобретали. Зато сейчас работаем в своё удовольствие. Заказчиков много, даже в очередь записываются. Команда потрясающая подобралась. Я тебя непременно зазову к нам, думаю, тебе понравится.
- Обязательно! Я никогда про такое даже не слышала. А ты так рассказываешь, что теперь меня просто манит к вам, - она улыбнулась. – То есть ты у нас господин кастомайзер?
- Что-то вроде.
- Звучит, - преувеличенно восхищённо выдохнула Злата, и оба захохотали.
Уже давно стемнело, с неба, медленно кружась, опускалась тончайшая снежная пелена. Как в первый день, вернее, вечер, когда впервые его увидела, - внезапно подумалось Злате. Прошло почти три недели, и вот они с Павлом уже знакомы, и даже перешли на «ты», и идут по улице рядом, и смеются, и говорят, говорят… И нет сил и желания прервать этот разговор.
Павлу больше всего на свете не хотелось сейчас прощаться со своей соседкой и одному возвращаться пусть и в очень любимый, но всё-таки пустой – реставраторы и помощница уже наверняка ушли – дом, и неожиданно для самого себя он предложил:
- А давай не будем откладывать знакомство с Домом на потом! Пойдём сейчас! – сказал, и сердце будто замерло в ожидании ответа. Или отказа? Но Злата внезапно легко согласилась:
- С удовольствием.
И было видно, что это не просто формула вежливости, что она и вправду говорит то, что думает. Что пойти с ним в его старый дом для неё на самом деле удовольствие и радость.
Он и забыл, как это бывает, когда с человеком, вернее, не просто с любым человеком, а с девушкой, которая так нравится, в которую почти влюблён (вот влип-то!), легко и просто, и не нужно ничего придумывать. Вернее, и не знал никогда. С Гулей ему не было легко. С ней приходилось постоянно думать над своими словами, прикидывать, что она поймёт, а над чем будет насмешничать, оценивать её реакцию, анализировать, просчитывать. Кажется, это называется «жить на вулкане».
С отцом Петром, матушкой Ольгой, верными друзьями Володькой Лялиным и Ясенем, а ещё с мамой, конечно, ему было легко, но это были совсем другие отношения. А тут вдруг девушка, но какой-то удивительной, ранее неведомой, диковинной формации. С которой можно говорить обо всём на свете и не подбирать мучительно слова. Можно смеяться, когда смешно, и грустить, когда грустно. Можно молчать, когда слов нет или они не нужны. И молчать тоже легко и удобно. Именно такой девушке он мог и хотел показать свой Дом, своего драгоценного Старика.
Когда он, поддерживая её под локоток на высоком крыльце, отпер дверь и сделал приглашающий жест, она осторожно шагнула вперёд и замерла. Лицо её, на которое он неотрывно смотрел, дрогнуло и на нём появилось такое восхищение, такой восторг, что Павлу захотелось сгрести её в охапку и расцеловать. За понимание, за умение видеть и чувствовать и за неумение или нежелание ничего скрывать под маской приличия. Но не сгрёб, конечно. Зато глаз отвести не мог, любуясь реакцией.
Она смотрела по сторонам и молчала, не сумев подобрать слова. И он смотрел и смотрел. На неё. И чувствовал, что и его Старик смотрит на неё. Вернее, на них. Пару минут было тихо. Потом соседка длинно вздохнула, а Дом ответил ей гулом ветра в дымоходе. Она улыбнулась и тихо сказала:
- Здравствуй, Дом! Вот и я!
И Павел был готов поклясться, что Дом ей ответил:
- Ну, здравствуй, девочка. Наконец-то!
А потом они вдвоём обошли и облазили весь дом, все самые дальние и самые тёмные уголки и закоулки. Павел рассказывал взахлёб, объясняя, как было и как будет, что сделали, а что только планируют. Злата гладила рукой стены, перила кованой лестницы, выщербленные изразцы (с ума сойти, настоящие изразцы!) печи и тусклые кирпичи камина. Даже садилась на корточки и короткими, изучающими, ласкающими движениями трогала серые, вытертые дощечки паркета, которому ещё только предстояло обрести вторую жизнь под инструментами реставраторов. Трогала и шептала:
- Так вот ты какой!
А Дом щурился от удовольствия и подставлял ей под тоненькие загорелые пальцы то одну свою стену, то другую. Павел же не мог отказать себе в наслаждении поделиться с неравнодушным человеком историей ремонта и реставрации, и показывал ей всё новые и новые места. Наглядевшись, наизучавшись, они, довольные друг другом и Домом, долго пили у камина чай с мятой, припасённой матушкой Ольгой, и слушали треск поленьев.
И Павел вдруг, совершенно неожиданно для себя тихо сказал:
- Спасибо, Злата… У меня давно не было такого чудесного вечера. И давно не было такой собеседницы. А уж соседки такой не было никогда, - с улыбкой закончил он и поднял свою чашку, большую, кобальтовую с тончайшим золотым рисунком. – Может, это нагло и преждевременно, но давай дружить?
- Я только за. – И она тоже подняла свою чашечку, точно такую же, сине-золотую, но поменьше. – За тебя, - немножко запнулась, стесняясь назвать его по имени, но продолжила, - за тебя, Павел, и за твой Дом. За то, чтобы всё у вас было хорошо.
Проводив Злату, но отказавшись от приглашения поужинать у них, Павел долго стоял у её калитки, глядя, как она добежала до крыльца, остановилась, помахала ему и скрылась за дверью. Мелькнула и пропала яркая полоска света от двери. В доме приглушённо заговорили, засмеялись, и Павлу стало вдруг хорошо и спокойно. Как будто за этой дверью жили близкие ему люди. Его бабушка, его дед, его… Кто? Он и сам не знал ещё, кем Злата могла бы стать для него, но чувствовал странное, непривычное: вот эта девушка, почти девочка – совершенно его человек. Он сунул руки в карманы, потянулся и повернулся, чтобы идти домой. Но тут в спину ему ударило:
