Книга Сказания Фелидии. Воины павшего феникса - Марина Маркелова

— Ну, уж, — без обиды ухмыльнулся Шародай, — прям-таки скользкий.

— Как змей, если не хуже.

— Змеи сухие, Таарон, — вставил насмешливое слово Маниус.

— Маниус, — повысил голос Кайзал, — ты следующий по очереди. И, как я посмотрю, тебе уже не терпится выступить. Давай, скажи, наконец, что думаешь.

Маниус выпрямился. В черном мундире он выглядел устрашающе, будто под темной, расшитой серебром тканью сидела угроза, готовая разорвать покров и разнести все в клочки. Он оперся обеими руками на стол, под толстой, загорелой кожей взбухли от напряжения вены.

— Вам нужен мой голос? — вызывающе громко заговорил он. — Так вы его не получите. Совет должен управлять Фелидией. Страной! А что такое страна, если не люди? Совет должен не просто следить за исполнением Законов, он обязан думать о своем народе. Для этого он и создавался. И когда-то отлично справлялся с этой задачей.

Но не теперь… Во что превратилась Фелидия? Вы либо слепцы, либо безумцы, либо предатели, если считаете ее по-прежнему великой. Она иссушена. Люди бегут, буйствует беззаконие, а хваленый некогда Совет поливают бранью. Спрашивается: «Почему?» Все просто. Он уже не в состоянии управлять страной, решения его бесполезны. А уж о таких роковых ошибках, как война шестилетней давности и вспоминать не хочется. Ведь никого из вас там не было. Вы сидели за стенами Аборна и судили о том, о чем не имели ни малейшего понятия. А я был, я видел… Как наши воины бездумно уничтожались. А Совет молчал…Совет думал. Додумался…до разгрома.

Вспомните, советники, сколько писем я вам слал вам, сколько докладывал. Разъяснял, доказывал. Но вам не было дела.

Теперь я снова обращаюсь к вам. У Совета больше нет будущего, он изжил себя. Наилучшее решение — прямо здесь и сейчас принять решение о замене Совета одним человеком. Королем, выбирать которого будет народ.

— Это измена! — перебил Маниуса Таарон, он закричал, и столько яда было в его голосе, что любой испугался бы.

Но не Маниус. Он даже не вздрогнул, когда его так резко, бесцеремонно перебили, демонстративно медленно обернулся к Таарону, невозмутимо, лишь слегка покривив губами, ответил:

— Иного, я от тебя и не ждал.

А затем, снова обернувшись к остальным членам Совета, продолжил:

— Ну, а ваше слово, советники?

— Это недопустимо, — взорвался нежданно, даже для себя, Шародай. — И даже обсуждать это — попирать Законы! Все Великие Законы!

— Богохульник!

— Мятежник!

Каждый советник в тот момент считал своим долгом не просто высказаться — возмущенно выплеснуть в лицо Маниусу унизительное оскорбление. Их злобные крики сливались и обрушивались на Маниуса всей своей тяжестью. Но он выстоял, выждал момент и, перекрывая крики, выкрикнул:

— Тогда мне нечего делать!

Маниус схватился за грудь, вцепился пальцами в орден члена Совета, дернул изо всех сил. Ему хватило одного раза: игла с треском вырвала клок черной ткани. С размахом, вложив в этот жест все свои раздраженные чувства, Маниус швырнул орден на стол. Оттолкнул стул и руки разъяренного Таарона и, не оглядываясь, не вслушиваясь в слова, бившие в спину, направился вон из зала Совета. Быстро, не сомневаясь ни на миг.

Его час пробил…

Эпизод 6

Ненавидел… Всех вместе и каждого по отдельности. За старомодное упрямство и глупую верность традициям, за показное величие и манию зваться правителями, которая губила страну. Фелидию, что, изможденная, в мольбе протягивала к ним хилые руки.

Когда Маниус, не замечая ничего и никого вокруг, не сбивая решительного шага, шел по коридорам дворца, его сердце раскаляла не только взращенная с годами ненависть. Было и еще одно… Жажда власти, той самой безграничной власти, от которой исходил пьянящий аромат. Сколько лет он только ощущал его, а. теперь шел по ограниченной прямой, в конце которой маячило вожделенное. И не оступиться, не свернуть. Иначе все к чему он шел столько времени, без малого — всю свою жизнь, осторожно, просчитывая до секунды, до движения — все ускользнет песком сквозь пальцы. И будет он властелином… За решеткой, в промозглой камере. А то и на плахе.

На это он не был согласен. Единственный сын знатных родителей, обласканный и избалованный матерью, закаленный отцом, Маниус привык хотеть лучшее и получать желаемое. А если оно само не бросалось в руки — добиваться любыми способами, упорно, до победного. С юных лет он научился хитрить и притворяться, завоевывать уважение, а потом играть живыми людьми. Он за несколько ходов планировал результат, старался вычислить и предвидеть действия противников, чтобы в финале нанести один единственный победный удар.

Его опрометчивое выступление в Зале Совета тоже не было случайным взрывом эмоций, как и опоздание. Задачей Маниуса было не только разозлить советников, но и заставить всю страну заговорить о себе. Не только как об изменнике и преступнике, но и как о реформаторе, смелом, решительном и отчаянном. Первым в истории советником, который высказался, ткнул всесильных носом в их роковые ошибки. Маниус, как вылупляющаяся из куколки бабочка, должен был превратиться из угнетателя в героя. В новую надежду Фелидии.

Конечно, он знал, что члены Совета не глупцы и без боя не отдадут своего. Но, что бы они ни придумали — опоздают. Уже опоздали, потому что пока, двигаясь изжившим себя порядком, сидят и дотошно обсуждают, как с ним поступить, а он, Маниус, действует.

Уже разлетелись во все стороны почтовые голуби, неся на выпуклой груди, скрученные в свитки приказы к действию. Его люди: верные друзья, воспитанники или просто подкупленные, тщательно отобранные и проверенные в самых сложных ситуациях — были разбросаны по всей стране и давно уже, тайно, исполняли волю Маниуса. Подтачивали, как паразиты, старый строй и выращивали в людях сомнения. Настраивали толпу повсюду: на рынках, в храмах, среди друзей, на дорогах. Понемногу, но усердно.

Сейчас его уже ждали, и Маниус спешил. Сердце его напряженно екнуло, когда он проходил мимо дворцовой охраны. Стража почтительно вздернула подбородки и выпятила грудные клетки, едва Маниус появился в дверях. Теплое облегчение накатило на Маниуса — теперь ему едва ли что угрожало. Но нужно было спешить — от времени зависело все.

В какой-то момент Маниусу начало казаться, что вот-вот за его спиной раздастся полязгивание тяжелых шпор, на плечо ляжет грубая рука стража города, а бесстрастный голос скажет: «По приказу членов Совета вы арестованы». Волнение потянуло за собой страх, но Маниус сглотнул его, призвал самообладание на помощь. И стерпел.

Маниус вышел в придворцовый парк. Этот лоскут зелени среди седого камня и желтой пыли был разбит в Аборне около полутора сотни лет назад по приказу Совета. Парк располагался между дворцом и городской стеной, щекотал листвой подножье Высокой башни, и это было, пожалуй, самое безмятежное место в шумном, неугомонном Аборне.

Но Маниус пришел не отдыхать. Его манил дальний уголок дворцового парка, где, сложенный из огромных, замшелых булыжников, спал старый колодец. Сколько лет было этому каменному старикану, никто не знал толком. Вроде бы он существовал еще до того, как засадили парк, а оставили его лишь для красоты, как символ времени и вечности. Только закрыли, чтобы кто случайно не провалился и не свернул себе шею. Особого внимания колодцу не уделяли, и только Маниус, разрабатывая свои безупречные планы, заинтересовался его историей. Занимаясь изучением подземелий Аборна, он ни один день просидел над дряхлыми, едва не рассыпающимися в пыль свитками, выискивая что-нибудь, не важно, что. И нашлось. Старый колодец оказался не так прост, как казалось — едва ли его когда-нибудь использовали для водоснабжения. В черной глотке колодца, под видом садовников, люди Маниуса нашли полусгнившую дверь — вход в легендарное подземелье Аборна. Этот вход вел в один из тех заброшенных коридоров, о которых ходили недобрые слухи, но ни Маниус, ни его верноподданные не верили плутающим в народе поверьям. Ход был длинным, петляющим, но не путанным, и безопасным. Мастера древности постарались на славу — крепкие, выложенные камнем стены и потолок не обсыпались, не проваливался пол под ногами, не шатались ступени. Видимо, важным был этот ход когда-то. Это предположение оправдалось, когда исследователи на втором часу наткнулись на выход — далеко от города, в холмах. Как звери, они вылезли из норы, осмотрелись и поразились, увидев, каким маленьким показался могущественный Аборн. Этот ход использовался для бегства и тщательно ото всех скрывался. Так тщательно, что о нем, в конце концов, позабыли.