Книга Лиса в курятнике - Екатерина Лесина

Пальчик императрицы задумчиво скользил по друзам камней, которые вспыхивали и гасли. Искры уходили в зеркало. Жаль, что сил ее нынешних недостаточно, дабы заглянуть так далеко.

Вот прежде, в прошлой жизни ее, которая текла медленно и неторопливо рекою полноводной, она сотворила себе целую пещеру драгоценных зеркал. И показывали они вещи преудивительные…

— Главное, записки не уцелели… мор пошел Вяжским трактом, а уже когда добрался до Вышгорода, ослабел, каюсь, тамошние целители его остановили. Хотя все одно… я после беседовала с мальчиком… хороший, талантливый… в Вышгороде случайно оказался, родителей навещал.

Княгиня окончательно справилась с собой, голос ее сделался сух, безэмоционален, только яркие иглы горя в груди не погасли. Сидели кусочками острого гранита, раздирая слабое человеческое сердце. Но императрица прикрыла глаза: пусть ей дано видеть больше, нежели иным, к чему говорить об этом?

Людей смущать.

Люди как-то очень уж дурно переносят собственные слабости.

— То, что он описывал, мне не понравилось… болезнь проявлялась не сразу. Люди ходили, дышали, говорили… чувствовали лишь легкую слабость. А после вдруг вспыхивали жаром. Тело покрывалось темными язвами. Разум туманился. Одни впадали в безумие, другие становились яростны, не отдавали себе отчет… и главное, что спасти их было уже невозможно. Несколько часов, и… — княгиня провела пальчиком по щеке, — наступала смерть.

Императрица слушала.

Нет, змеевым детям случалось болеть. Бывало, истощались драгоценные жилы или, утрачивая связь с кровью Полозовой, вдруг уходили в землю, а сама она словно глохла. И тогда гас свет в крови, а сама она густела, и тело медленно превращалось в камень, рождая искру новой жилы.

Однако люди… люди болели чаще.

Больше.

И причудливей. Их горячие тела на проверку оказывались столь хрупки, что императрица прежде диву давалась, как народишко этот вообще сумел выжить.

И не только выжить, но заселить все известные земли.

— Вышгороду повезло с этим мальчишкой. Он сумел создать зелье, которое приостанавливало развитие болезни. И да, пусть работало оно лишь с теми, кого только-только коснулась зараза, но все же… выжила половина. Я своей волей выдала мальчику грамоту… и представила к титулу… подавала прошение.

Императрица рассеянно кивнула: прошения подавали каждый день.

И титулов просили.

Земель.

Денег.

Но от Одовецкой… надо будет сказать Лешеку, пусть проверит, было ли и куда подевалось.

— Я разберусь…

— Этот мальчик остался при мне… все ж не смог больше… семью свою он не спас, да и слишком много было иных, ушедших… он умненький, я его привезла…

— Хорошо.

— Мы… долго искали… не бывает такого, чтобы зараза взялась из ниоткуда… ничего нового не бывает… мы нашли… с этой болезнью люди сталкивались и прежде, правда, давно… уже не одну сотню лет никто не слышал о черном ветре… его боялись. О нем писали как о гневе Божьем. Он вдруг вспыхивал то тут, то там, унося с собой сотни жизней. Он не щадил ни богатых, ни бедных, ни обычных людей, ни магов… он просто случался. И пугал настолько, что подозрения одного хватало, чтобы вершить суд… я нашла описания. Со страху люди жгли других людей. Запирали в домах и убивали, полагая, что лишь пламя способно очистить. А другие люди запирали уже города и деревни. Жгли, травили… стреляли издали. Я не знаю, помогло ли это повальное истребление, но… болезнь ушла. С ними порой случается подобное.

Мор… императрица слышала уже про красный, который захаживал с юга, оседлавши горячие местные ветра. Этот искал жертв среди женщин, касаясь легонько кожи белой, обжигая и уродуя.

Про желтый, пришедший из страны, где люди желты, будто высечены из морского камня. Этот переборчивостью не отличался. Он умел скрываться, проникая в тела, сжигая печень, и лишь когда человек желтел, становилось ясно. И поздно.

Про зеленый, живший в воде и изводивший людей безостановочной рвотой.

Много их было. Время от времени болезни вспыхивали то тут, то там, заставляя людей молиться и искать спасения. И приходилось поднимать войска.

Организовывать беженцев, не желавших жить в отселении.

Искать целителей.

Убеждать.

Грозиться.

Порой — казнить, но это нечасто. Болезни пугали людей, делая их на редкость послушными. А спасение — благо целители человеческие дело свое знали изрядно — наполняло сердца подданных должным благоговением. Хватало его, конечно, ненадолго, но все же, все же…

— Болезни возвращаются порой, да… но не через столько лет… тогда же я задавала вопросы, а ответов не получала. Зато Дубыня настаивал, чтобы я вернулась ко двору. Мол, все равно нельзя усадьбу восстанавливать, мало ли какая зараза осталась в земле… и селиться рядом не стоит. Люди его разъезжали по окрестностям. И я, признаться, перестала чувствовать себя хозяйкой на землях своих. Крестьяне — люд темный, им сложно подчиняться женщине, особенно если вдруг появляется сильный мужчина. Они полагали меня старухой, жалели, но и только. А Дубыня… я затребовала отчеты, но вдруг оказалось, что они засекречены и ему нужно высочайшее дозволение. Мои же письма в столицу оставались без ответа…

Императрица склонила голову: писем она точно не получала.

— Когда я отказалась возвращаться, Дубыня потребовал, чтобы я осталась в его усадьбе. Он заговорил, что обязан позаботиться обо мне и Аглаюшке, что это его долг соседа, что произошло несчастье, что люди испугались, не иначе… Но в этом не было смысла! Зачем кому-то сжигать целителей? Единственную, по сути, надежду спастись?! Он привел ко мне какого-то мужичка, который каялся… мол, слышал, будто кто-то говорил, что все беды от усадьбы, что спалить ее надобно и тогда проклятие падет. Приволок и проповедника бродячего. Знаете, из тех безумцев, которые уверены, будто все беды от одаренных. Он назвал нас проклятием… и меня проклял… Аглаю и вовсе исчадием бездны окрестил. Несчастный безумец. И Дубыня хотел, чтобы я поверила, будто виноваты эти люди?

Возмущение княгини было искренним.

Императрица же… слушала.

Она не обманывалась: пусть прошли многие годы, но не настолько хорошо она успела изучить людей, чтобы разбираться в тонких движениях мятежных их душ.

— И дело не в том, что они не хотели… всегда найдутся те, кто желает зла, но… в поместье была охрана! И хорошая. Я сама подбирала этих людей, а Дубыня… — Властимира споткнулась на этом имени. — Он их обучал. И спрашивается, куда эта охрана подевалась в тот самый нужный момент? Я видела их… я пыталась спрашивать, только люди, которые должны были быть рядом с моей дочерью, теперь служили Таровицким… и исчезли. А Дубыня стал убеждать, что это я ошиблась… простолюдины все похожи с лица… может, и так, только я смотрю не на людей, а на болезни их. Они же всегда отличаются… и неужто я не запомнила бы осколчатый перелом левой локтевой? Совершенно уникальный рисунок. Я с этой костью, помнится, долго возилась. А он говорит, ошиблась… позже я поняла, что и из дома не могу выйти без навязанной охраны. Мол, заботится, а то хватает лихих людей в округе. Откуда, спрашивается, взялись? В наших местах таким не выжить…