Книга Цвет сакуры красный - Борис Орлов

Выходной день шестидневки начинался как обычно: отец и сын, вскипятив «бурбулятором» кружку воды, брились возле умывальника. Одновременно они обсуждали друг с другом планы на сегодняшний день, когда вдруг у дверей зазвякал колокольчик.

Быстро оттерев остатки пены, Волковы вышли встречать нежданных гостей. И замерли: чуть поодаль улыбалось семейство Карташевых, а на крыльце стояла донельзя странная фигура. Молоденькая девушка, крепкой крестьянской стати, одежда, точно сошедшая с картины Кустодиева, низко опущенная голова, замотанная в цветастый грязноватый платок, узелок и потертый сундучок в чуть подрагивающих руках…

- Э-э-э… Вы кто? – поинтересовался сын.

Одновременно с ним, отец, кашлянув, произнес:

- Прелестное дитя, а вы точно к нам?

«Прелестно дитя» еще сильнее наклонила голову и еле слышно пискнула:

- Груша я. Плотникова…

Аграфена Трофимовна, урожденная Плотникова

Ох, и страху я натерпелася, покуль до Ярославля добиралася! Народишшу-то, народишшу – страсти Хосподни! И все – на пароход лезуть. Я сунулась, было – куды! Всяк пхнуть норовит, ровно бугай бодучий, того и гляди – в реку сронят. Один, с харей наглой, рыжий такой, примерился мне и вовсе тумака дать, да я, спасибо Богородице, увернулася. Мышкой шмыг! – да так весь путь до Ярославлю на палубу и просидела.

На пристани вышла – стою, а куды пойти – не ведаю. Тятька казал, что тетку найти совсем запросто станет: покажи, мол, бумажку с адреском милицейскому – он тя враз и направит. А только где ж того милицейского сыскать? Эвона сколько людёв – чисто ярманка!

Я туда-сюда тырк-тырк – нет милицейского. Хоть в слезы, хоть волком вой. Стою, за свои сундучок с узелком держусь – как бы не стибрили. И тут вдруг слышу:

- Гражданочка, чегой-то вы на самоей дороге встали? Не положено. Пожалуйте проходить.

Обернулася: ой! Стоит. Весь такой баский, в ремнях, форма черная[2], на фуражке – козырь лаковый блестит. А молодой и смотрит не строго, а так, ровно шутейно…

- Вам, гражданочка, не помочь ли? – спрашивает. – А то я гляжу, вы вроде как растерямши…

А у меня язык ну прямо как отсох. Хочу сказать, а мычу только, ровно дурочка, да бумажку ему сую. Милицейский в нее глянул, фуражку сдвинул, лоб почесал, да сказал, что мне не Ярославль надоть, а в Тутаев. Тут и ко мне голос вернулся. Отвечаю, что, мол, сама знаю, что тетка моя в Тутаеве живет, а вот только где тот Тутаев и как туды доехать?

Он в смех:

- Я, – говорит, – тако же три года тому в город приехал. Вася, – говорит, – меня звать. Вася Козельцов. А вас, гражданочка, как звать-величать?

Куда мне деваться, думаю. Сказать? Боязно, ведь не абы кто – милицейска власть. Не сказать? Еще того страшнее. А ну, как чего нехорошего выйдет? Помялась, помялась, но, однако ж, назвалась. Даже про деревню нашу рассказала. И про то, что вот сейчас стали сильно налоги драть – японцев этих кормить надоть, а у нас и так кажный кусок на счету. И что к тетке в город на заработок подалась, потому как тятенька говорят, что такую кобылу, как я, оне прокормить не смогут, а замуж меня отдавать – им резона нету. За богатого – не берут, а за голь перекатную – сами не пушшают.

Милицейский Вася Козельцов посмеялся, потом отвел меня до чайной, спросил мне чаю с баранками и велел сидеть, да ждать, покуль евойная смена не выйдет. А там он меня самолично до Тутаева и доставит.

Ну, самолично – не самолично, а только-только я за пятый стакан принялась, приходит милицейский Вася Козельцов и говорит, с обхождением так:

- Давайте-ка гражданочка Груша Плотникова, оставляйте чай – пройдемте до транспорту.

Это у их в городу так мотор грузовозный называют. Он, Вася-то Козельцов нашел мотор, что до Тутаева посылают, и с шофером договоримши, чтобы меня, значит, до самоей до тетки доставили.

Я подхватилась – сейчас хоть сама побегу. Ан, вот он, мотор: большушший, высокий, короб – куда тележному! Подошла и стою в рассуждении: как же мне в тот короб забраться? Эдак полезешь – все юбки позадерутся. Срам один выйдет. Хотела, было, милицейского Васю Козельцова просить, чтобы, значит, подсадил, а он мне и говорит:

- Пожалуйте в кабину, гражданочка Груша Плотникова. Узелок свой, да сундучок, – говорит, – в ножки покласть можно. И не выпадут, и рукам вашим – облегчение.

Так вот я в Тутаев и попала. Быстро мотор домчал. Шофер в бумажку тятенькину глянул, и остановились мы возле большого дома в два этажа.

- Вот те, деушка, адрес твой. Ступай, – говорит, – зови свою тетку. А Козельцову передай, что довез тебя аккуратно, и заздря он мне замечания делает за неаккуратную езду. И вовсе это оговор выходит.

Сказал так и – фр-р-р! Только я его и видела. Стою и думаю: где ж это я милицейского Васю Козельцова найду, чтобы все ему обсказать? Пока думала – тетенька Матрена вышла. Меня увидала, руками всплеснула, и меня за рукав – цоп! Нечего, мол, тут стоять, племянница дорогая, а пойдем-ка в дом. Порывалась меня покормить, а я отнекиваться: после чаю с баранками вовсе есть неохота.

- Ну, когда так, – говорит тетенька, – давай-ка, племяшка любезная, пособи-ка по хозяйству.

А работы там, работы-то… Почитай, вовсе и нету! Так, тряпкой по углам промахнуть, помочь обед сгоношить: картошки там начистить, морковки порезать, лучку. Тетенька Матрена мне все показыват-обсказыват: это, мол, примус, и разжигать его так, а чистить – от так. Лампа ликтрическа, и зажигать от так, а тушить – так. Это вот – пианина, и с ее только пыль смахнуть, а больше – ни-ни. Спортишь, говорит, звуку хорошего не станет…

Хозяйке своей меня показала, та только носом покрутила: ну, мол, племянница, так и что? Тетенька им вроде как напоминает: вы же, мол, поспособствовать обещались, нет? А хозяйка в ответ: обещали, и слово свое помним, а только без супруга она ничего сама не решат. Ну, тетенька кивнули, и снова мы за дела да за разговор. Так до вечера между делами и пробалакали. А ввечеру приходит хозяин: важнеющий такой, ровно барин. Посмотрел на меня, да и давай супружницу свою подзывать и расспрашивать: как, мол, девушка? Хороша ли помощница? Тетенька меня нахваливать принялась, равно сватам, а хозяйка только головой покачали: ну, говорит, недурно.

Тем же вечером тетенька мне и обсказала: место для меня нашли. У инженера вдового, да сына его.

- Зарабатывают оба – страсть каки денжишши! Наш-то, – тетенька головой эдак на хозяйские комнаты обозначила, – все ах, да ох: как ентот Всеволод Николаевич все на службе-то оборачиват! И сын евойный – вовсе молодой, а ужо мастер. А мастер, Груша, это ну как навроде десятника. А дом у них вовсе не обихожен, потому как без руки хозяйкиной.

Ночевать меня в ту ночь у тетеньки оставили, на лавке. А по утру сам тетенькин хозяин, да и с супругою меня к этому месту повели.

Только я на порог – дверь распахнулась. Стоят двое, друг на дружку похожи. Сразу видать: одна кровь. Только тот, что постарше – вовсе бритый, а который помладше – повыше ростом да статью потоньше.