Книга Пока дышу, я твой - Сандра Фремптон

— Эй, никакой дегустации, пока я не разрешу!

— Что ж, повинуюсь.

И он стал наблюдать, как она размешивает кориандр с мелко нарезаннойпетрушкой и чесночным маслом для картофеля. Когда непослушная прядь волос упалаей на лоб, Николас, едва прикасаясь к лицу, убрал ее за ухо, и Сорензапочувствовала, как по телу пробежала дрожь.

— Посмотри, как там мясо, — попросила она, и голос показалсяей чужим.

Надо было тотчас взять себя в руки. Противоречивые чувствапо отношению к Николасу сбивали ее с толку. Какая-то часть Сорензы жалела отом, что она вообще встретила этого человека, в то время как другая удивлялась,как это она жила без него все это время. Последнее было неподвластно пониманиюи потому пугало.

Соренза заканчивала взбивать масло, когда ощутила на себепристальный взгляд Николаса.

— Уже лучше? — мягко спросил он.

— Что лучше? — спросила она, но предательский румянец выдалее.

— То чувство напряжения, которое мучило тебя, оно прошло?

Соренза раздраженно посмотрела на него.

— Лучше посмотри, как там мясо?

— Ждет не дождется, когда попадет в чей-нибудь рот. —Николас вплотную подошел к ней. — Почему бы тебе не отдохнуть немного? Ты ужевыполнила самую трудную работу. Иди и присядь. А я сделаю все остальное.

Она снова бросила на него недовольный взгляд.

— Мне надо заправить салат.

— Я вполне с этим справлюсь. Теперь моя очередь. — И Николаслегонько подтолкнул ее к двери.

Хорошо, что его не было рядом, когда Соренза вышла натеррасу, потому что от неожиданности она растерялась. На столе в двуххрустальных подсвечниках в форме бокала на высокой ножке горели свечи, а междуними стоял букет белых роз. На ажурной скатерти красовались любимые фарфоровыетарелки Изабелл с золотой каемкой и серебряные столовые приборы.

Мягкий июньский вечер был под-стать романтичной обстановке.Небо цвета индиго украшали звезды, а напоенный сладковатым запахом жасминавоздух дурманил сильнее, чем вино.

Соренза немного постояла, вдыхая чудесный аромат, и медленноподошла к столу.

В следующий момент появился Николас. В руках он держалбольшое блюдо с мясом и картофелем. Он наполнил бокалы вином и, не говоря нислова, отправился в кухню за салатом и соусом. Вернувшись, Николас сел рядом сней и сказал:

— Вот какими должны быть летние вечера. — Подняв свой бокал,он произнес тост: — За новый отель и за будущий успех «Доуэлл энтерпрайзис»! Засамую красивую женщину, которую я когда-либо видел, и за продолжение нашегознакомства!

Смутившись, Соренза опустила глаза, но послушно отпила изсвоего бокала...

За едой они разговаривали о разных приятных мелочах, иСоренза мало-помалу заразилась веселым настроением Николаса, который без умолкушутил и рассказывал анекдоты. Луна уже взошла, а небо с серебряными блесткамизвезд стало совсем черным. Казалось, весь мир уместился на этой террасе,окруженной сказочным садом с его дивно пахнущими цветами.

После ужина Николас убрал со стола посуду и принес кофе. Онпротянул Сорензе чашку ароматного напитка с горкой взбитых сливок, в которомона ощутила привкус апельсинового ликера.

— Где ты научился варить такой чудесный кофе? — спросилаСоренза, когда он сел рядом, одну руку как бы случайно положив на спинку еестула.

Он с безразличным видом пожал плечами.

— Уже не помню.

Что-то подсказывало ей, что Николас говорил неправду. Он былне тем человеком, который забывает что-либо.

— Это была она, да? — Соренза посмотрела на него в упор. —Девушка, о которой ты упомянул вчера вечером, та, что причинила тебе боль?

На сей раз он предпочел не увиливать от ответа.

— Да, она.

— А почему ты сразу не сказал? — спросила Соренза, и сердцеее замерло в ожидании его слов.

— Потому что не хотел в такой вечер говорить о другой женщине,— ответил Николас. — И сейчас не хочу.

— Ты не хочешь о ней говорить? Но почему?

Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула,насмешливо глядя на нее.

— Почему? Просто не хочу, и все.

Соренза чувствовала, что не имеет права расспрашивать его,потому что тогда ей тоже пришлось бы говорить о Саймоне, но любопытствопересилило благоразумие.

— Что же все-таки произошло?

— А ты настырная, — усмехнулся он. — А произошло то, что японял: любовь — это приятное заблуждение, которое существует только ввоображении. Кимберли работала в одном из отелей моего отца. Мы полюбили другдруга... вернее, я так думал. Только позднее я узнал, что был одним из многих,кто пользовался ее благосклонностью. Ей нравилась роскошь, и она избраладовольно необычный — или, напротив, обычный — способ устроиться в этой жизни.Тебя это шокирует?

— Нет, нисколько, — не задумываясь, солгала Соренза.

— А меня шокировало.

— И ты порвал с ней?

Николас допил свой кофе.

— Не успел. Дело в том, что я обнаружил это, когда онасбежала с нефтяным магнатом, о котором забыла упомянуть, когда согласиласьстать моей невестой. Она, видимо, сочла его лучшей партией, чем сын владельцаотеля. Я не жалуюсь. Это послужило мне отличным стимулом для того, чтобызаняться бизнесом и сделать карьеру. Кроме того, она преподала мне полезныйурок: женщины врут виртуозно и без зазрения совести.

— Некоторые женщины вообще не врут! — пылко возразилаСоренза.

Он холодно улыбнулся.

— Я предупреждал, что разговор о ней будет тебе неприятен.

— Дело не в ней, а в том, что ты по одной женщине судишь обовсех.

— Чего ты никогда бы не стала делать в отношении мужчин, —заметил Николас. — Так?

Соренза не ожидала такого поворота разговора и растерялась.Она выглядела такой беспомощной, что Николас почувствовал себя последнимнегодяем. Она не пыталась ничего отрицать или искать себе оправдания, и отэтого ему стало еще хуже. Дрожащим голосом Соренза заговорила:

— Ты прав: я тоже виновна в предубеждении, но у меня есть наэто серьезные причины.

Он совсем не так предполагал завершить этот вечер, чертвозьми!

— Уверен в этом, — примирительно произнес Николас.

Но Соранза его не слушала. Ею овладело неодолимое желаниерассказать ему обо всем. И неожиданно для себя самой она услышала свой голос:

— Моя мама умерла не от естественных причин...

Соранза исподлобья взглянула на Николаса, чтобы посмотреть,как он отреагирует. Его лицо выражало искреннее недоумение.