Книга Дикие орхидеи - Джуд Деверо

Я уселась на пассажирское сиденье дорогущего «БМВ-700». Ньюкомб поинтересовался, все ли со мной в порядке.

— Конечно, а почему бы и нет? — ответила я.

Я извинилась за то, что слишком сильно хлопнула дверью, а он, ничего не сказав, выехал на дорогу.

На другой стороне улицы стояла моя машина. Он взглянул на нее, открыл рот, чтобы что-то сказать, но снова промолчал. Она не многого стоит, поэтому я попросту оставила ключи в салоне и решила, что, когда буду звонить Дженнифер, скажу, где ее припарковала. Если б я написала об этом во вчерашней записке, она с утра караулила бы меня у дома Ньюкомба, чтобы «образумить». То, что моих подруг тут не было, значило, что мать Дженнифер ни словом не обмолвилась о Ньюкомбе. Я в долгу у этой женщины.

Заговорила я, только когда мы выехали на шоссе. Меня мучило отчаянное желание забыть вчерашний день.

— Вас так заинтересовала моя байка про дьявола, что вы аж купили дом в Коул-Крик?

Он не сводил глаз с дороги, отвечая на вопрос, и это мне понравилось. Он смотрелся в кресле темно-синей кожи так естественно, словно задняя поверхность его тела вырастала из сиденья. Правая рука лежала на руле небрежно, будто ему в детстве давали «баранку» вместо колечка для прорезывания зубов.

Разумеется, я читала его книгу «Дядюшки»: дяди героя — протагониста — любили все машины, приспособленные для разрушения чего-либо, а он был паршивой овцой в стаде. У меня сложилось впечатление, что Форд Ньюкомб все детство прятался под деревом и читал Бальзака. Или гладил свою одежду. Он поднял много суеты вокруг того, что ему приходилось самому гладить себе вещи. Эге! Может, и мне удастся написать бестселлер: мне-то приходилось с восьми лет гладить не только свою, но и папину одежду. Во всяком случае, если бы кто-то меня спросил, я бы с уверенностью, почерпнутой в его книгах, сказала, что Форд Ньюкомб не в состоянии отличить рычага переключения скоростей от «дворника».

— Ага, я купил там дом, — кивнул Ньюкомб в ответ на мой вопрос и умолк.

Я хотела сказать, что его молчание может сделать наше путешествие очень длинным, но не сказала — просто откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Проснулась я, когда он остановился заправиться. Я вылезла из машины, чтобы залить бензин в бак — в конце концов, я его личный помощник, — но он первым добрался до рукоятки насоса.

— Иди возьми что-нибудь поесть и попить, — бросил он, не сводя взгляда со счетчика колонки.

Да, именно так его и описывали все бывшие секретарши: ворчливый и замкнутый. Вне зависимости оттого, что они для него делали. Ему всегда казалось мало.

— У меня есть своя жизнь, Джеки, — говорила одна моя знакомая. — А он хотел, чтобы я оставалась и всю ночь перепечатывала то, что он написал своим бисерным почерком за день. А когда я сказала, что унесу бумаги домой, он разорался на меня. — Она высморкалась в замызганный платок. — Джеки, может, ты знаешь, что я не так сказала?

Я не хотела говорить. Я хотела выразить ей «поддержку». Но для этого мне пришлось бы прикинуться дурочкой.

— Ты хотела взять бумаги домой, — услышала я собственный шепот — и не сумела заткнуться. — Не унести — взять.

От моих слов бедняжка разрыдалась еще громче. Я огляделась по сторонам и увидела, что весь ресторан смотрит на меня неодобрительно. Боже правый! Они решили, что это я довела ее до слез.

— Мужчины! — громко сказала я.

Все понимающе закивали и отвернулись. Я зашла в маленький круглосуточный магазинчик при заправке и осмотрелась. Я понятия не имела, что он любит. Впрочем, судя по его виду, он ест много жареного из пластиковых пакетиков и пьет из бутылок без пометки «Диетический напиток».

Я взяла ему три пакета хрустящих жареных сырных штучек и две колы, напичканные сахаром и кофеином, а себе — минералку без газа и два банана.

Когда он вошел, чтобы расплатиться, я выложила «трофеи» на стойку. Он посмотрел на них, но жаловаться не стал, из чего я сделала вывод, что попала в точку. Он взял еще шоколадный батончик и заплатил за все.

Когда мы вышли на улицу, я предложила повести машину. Очевидно, он собирался отказаться, но потом сказал:

— Конечно, почему бы и нет?..

Я заподозрила, что он хочет посмотреть, как я вожу, и то, что первые полчаса он неотрывно следил за мной, подтвердило мою догадку. Подумаю, экзамен я сдала, потому что в конце концов он поудобнее устроился в кресле и зашуршал своими пакетиками.

— Итак, расскажи мне историю про дьявола. Полную версию. Все, что помнишь.

— Со звуковыми эффектами или без?

— Без. По большей части. Только факты.

И вот мне снова пришлось рассказывать эту историю, но на этот раз не для эффекта, а только по факту. Проблема заключалась в том, что я на самом деле не помню, где в ней правда, а где вымысел. Вся моя жизнь изменилась после того, как мама рассказала мне эту историю. Сильная травма, после которой воспоминания могли перемешаться с выдумкой.

Вначале я ощущала некоторую неловкость, потому что раньше никто не просил меня рассказывать только факты — все хотели слышать жуткую историю, от которой мороз подирает по коже. Я начала с того, что, когда была маленькой, мама прочитала мне библейский рассказ и я начала задавать вопросы. Думаю, я спросила, существует ли дьявол на самом деле. Мама ответила, что существует, и еще как, и что его видели в Коул-Крик. Этот ответ раздразнил мое любопытство еще больше, и я стала спрашивать дальше. Мне очень хотелось узнать, как дьявол выглядит, и мама ответила, что это необыкновенно красивый мужчина — «ну, потом он все равно становится красным и исчезает в облаке дыма». Я спросила, какого цвета дым и кто его видел, и мама ответила, что дым серый и что одна женщина, которая жила в Коул-Крик, влюбилась в него. «А всем известно, что люди, которые любят дьявола, должны умереть», — добавила мама.

Я повернулась к Ньюкомбу и глубоко вздохнула. Раньше я всегда рассказывала эту историю только потому, что она пугала людей. Как-то раз в летнем лагере я даже выиграла черную ленточку — приз за лучшую «страшилку». Но Ньюкомбу я решила рассказать правду.

— Ее убили. Несколько человек увидели, как эта женщина разговаривает с дьяволом, она испугалась, попятилась, споткнулась и упала. Они уже не дали ей подняться. — Казалось бы — просто выдуманная история... Но у меня перед глазами стоял яркий образ. — Они закладывали ее камнями, пока она не умерла.

— Это твоя мама рассказала тебе все в подробностях?

Я бросила на него быстрый взгляд.

— Это не страшнее, чем «Гензель и Гретель», — порывисто заявила я, потом успокоилась. — На самом деле, думаю, я взяла за основу рассказанную мамой историю и приукрасила ее, как могла: фильмов и книг я насмотрелась предостаточно. Я уже говорила: я правда не помню, что слышала от мамы, а что присочинила сама.

Ньюкомб как-то странно на меня посмотрел, и я решила пресечь это в корне.