Книга Работа над ошибками - Вера Колочкова

Антонина Владимировна глянула на внучку из-под нависшего над глазами соломенного поля шляпы, и Наташа, безошибочно прочитав в ее взгляде настороженное недовольство, быстро пустилась в объяснения, пытаясь опередить бабушкины обвинения в небрежении по отношению к бедной Таечке.

– Да нет, ба, ты не думай… Я сейчас не ёрничаю, даже нисколечко! Ты знаешь, эту Маньку Пыркину немцы в доме вместе с детьми сожгли. Представляешь? У нее трое детей было, и всех сожгли… Ужас какой!

Антонина Владимировна ничего не ответила, только чуть покивала головой, по-прежнему пристально изучая Наташино лицо. Однако на лице внучки читалось вполне искреннее сочувствие к неизвестной, отчего-то вдруг выплывшей из Таечкиной памяти Маньке Пыркиной, и вскоре взгляд ее значительно смягчился, потом вообще стал веселым, и лицо поплыло в улыбке, обнажая маленькие и большие морщинки.

– Ну что, будем стол накрывать? Хорошо, что я всю посуду вчера достала да перемыла. Слушай, а давай самовар поставим? Эй, Наталья, ты меня слышишь или нет? Самовар, говорю…

– Погоди, ба… Погоди, я сейчас… Я сейчас приду!

Она и сама не поняла, отчего подскочила, как ужаленная. Будто раскаленный уголек подкатил к сердцу, и оно заколотилось в противной тревоге. Продравшись через малиновые заросли и кубарем скатившись вниз по тропинке, выскочила на утоптанный травянисто-песчаный берег реки, остановилась как вкопанная, задохнулась…

Анна выходила из воды, медленно и плавно передвигая всеми прелестями, какими можно было в данном случае передвигать – коленями, бедрами, плечами, линией безупречно тонкой талии. Солнечный нимб сиял над ее черной распущенной гривой, смуглая кожа блестела каплями воды, черные трусики-стринги уместились на крепких бедрах будто влитые и смотрелись так агрессивно сексуально, что лучше бы их и не было вообще, этих трусиков. А зачем? Все равно верхней детали этого натюрморта на ее фигуре не присутствовало…

Правда, ей лишь потом, попозже, удалось сообразить, что верхней детали не было. Потом, когда Анна медленно и торжественно подняла руки и стала собирать распущенные по плечам волосы в пучок на затылке. Долго стояла, долго собирала, давая собравшимся на берегу зрителям себя обозреть. Правда, зрителей было маловато – дети, Катька, ну и… Саша конечно же… Теперь вот она, еще одна зрительница, на берег выскочила, встала нерешительно рядом с мужем. А осторожно глянув мужу в лицо, поняла, что не до жены ему – слишком уж поглощен созерцанием. Хоть тряси его сейчас, хоть по голове бей, ничего не почувствует. Впрочем, она его ни трясти, ни бить не собиралась. Еще чего! Подумаешь, голая баба из воды выходит. Нет здесь даже и плохонького сюжета для большой трагедии, а вот плохонького фарса хоть отбавляй – такое дешевое манипулирование мужским естеством действительно на комедию смахивает…

– Наташ… Ты чего так на меня смотришь? – вполне миролюбиво, даже чуть насмешливо произнесла Анна. – Ты что, никогда топлес не купаешься?

– Почему же, купаюсь, – тоже миролюбиво и тоже чуть насмешливо откликнулась Наташа, – только в деревенских пейзажах я этого стараюсь не делать. Здесь как-то, знаешь, все эти авангарды пошловато смотрятся.

– Ой, да какая разница, в каких пейзажах, Наташк! – рьяно вдруг вступилась за Анну Катька. – Ты посмотри, какая она красивая! Я аж обомлела вся, когда увидела…

– А тебе-то чего млеть? Вроде за тобой ничего подозрительного замечено не было. Вроде ты от мужиков млеешь, насколько я знаю. Или я ошибаюсь?

– Да ну тебя! Скажешь тоже… – неловко хохотнула Катька, отмахнувшись. И, вздохнув, еще раз протянула: – Нет, и правда красивая… Умереть и не встать…

– Да. Особенно на фоне осоки и лягушечьего кваканья. А впрочем, действительно – какая разница… Пойдемте завтракать, мы с бабушкой решили самовар поставить.

Впрочем, как она ни бодрилась, а настроения отдыхать уже не было. День был испорчен окончательно и бесповоротно, и любимые бабушкины пирожки его не спасли, и вкусный обед на свежем воздухе, и долгое лежание в гамаке, и полуденная солнечная дрема в тени старой сараюшки. Хотя ей даже и заснуть удалось, провалиться в кружение света, тени и пахучего медового ветра, но ненадолго – тут же привиделся старый, мучивший с детства кошмар. Будто сидит она под ветками тех самых берез, что тогда, в раннем детстве, росли на меже соседнего участка, и ждет мужиков с топорами. Сейчас, сейчас они придут, будут кромсать по живому, и полетят в нее щепки, как капельки крови…

Вздрогнув и проснувшись, она утерла выступивший на лбу пот, оттолкнулась ногой от земли, и гамак закачал, занянькал ее в своих объятиях, отгоняя остатки дурного сна. И в самом деле – дались ей те березы из детства! Они, наверное, и впрямь совсем старые были, солнце на участок не пропускали, вот их и срубили…

Осторожно, как змея, вытянув голову из гамака, она зорко огляделась кругом. Что ж, диспозиция не изменилась, все на своих местах. Дети в доме спят после обеда, их бабушка уложила, Саша копошится около завалившегося за зиму забора, пытаясь придать ему вертикальное положение, Катька с Анной вольготно расположились на одеяле, брошенном на траву, пытаются поймать свежий июньский загар. О! Надо же, и Катька верхней частью купальника пренебрегла, выставила на солнце свои прелести! Зря, конечно, она это сделала. Совсем не факт, что солнцу ее четвертый размерчик, да еще и подпорченный долгим грудным вскармливанием, должен понравиться. Но, как говорит няня Таечка, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Пусть загорает. Искупаться, что ли, пойти? Потом некогда будет. Потом дети проснутся, а там, глядишь, с шашлычными делами суета подоспеет. По плану у них на вечер шашлыки и красное вино в продолжение дачных удовольствий назначены. Кстати, надо сказать Саше – пора бы уже и мангалом заняться…

Выкарабкавшись из уютного нутра гамака, она тихо окликнула Сашу, показала ему пальцем в сторону обустроенного в углу участка шашлычного места, и он кивнул понимающе. Сама же скользнула в малиновые заросли, потом медленно спустилась к реке, подошла к самой кромке воды, задумчиво огляделась… Рука вдруг сама по себе отодвинулась назад, пальцы уцепили веревочку от узелка купальника, потянули вниз. Еще рывок – и узелок послушно развязался, и она медленно повела плечами, освобождая верхнюю часть тела. И улыбнулась при этом довольно нахально, будто хотела сказать невидимой зрительнице: а вот так вот тебе! А потому что фиг ли нам, мы тоже, между прочим, красавицы! И наши фигурные прелести нисколько не хуже твоих!

Засмеявшись и откинув верхнюю часть купальника на траву, Наташа бросилась с размаху в воду, поплыла крупными саженками на ту сторону речки, в тихую заводь за осокой, где, она знала, таились от посторонних глаз крепкие желтые кувшинки. Плыла долго и с удовольствием, однако вскоре солнце недовольно заискрило рябью по глазам, исступленно принялось жечь по темечку, и зеленая толща воды обдала тело холодом подземного ключа, словно старалась упредить пловчиху об опасной глубине тихого омута. Ну их, эти кувшинки! Лучше и впрямь назад повернуть. Тем более, ни одного созерцателя ее голой красоты на берегу не наблюдается, начнет тонуть – никто не спасет. Да и вообще, надо бы пойти посмотреть, что сейчас те созерцатели на данный момент созерцают…