Книга Муж объелся груш - Татьяна Веденская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Семьдесят один килограмм пятьсот шестьдесят граммов, – проговорила я, от ужаса втянув в себя воздуху килограмма на полтора. – Какое «г»! Это же просто тупик!
– Маруся, иди завтракать! – словно в насмешку, раздался из коридора голос мамы, и тут же она дернула за ручку двери. Надо сказать, что в нашем доме не водились задвижки, считалось, что у нас друг от друга секретов нет. Мама распахнула дверь и застыла, разглядывая меня, пока я прыгала с весов на кровать и заматывалась в одеяло.
– Ты что это тут стриптиз устраиваешь? – ухмыльнулась она. – Давай-ка одевайся обратно, не пугай людей.
– Что такое? – всунула голову в мою комнату Нина. Увидела весы, и тут же широкая улыбка поселилась на ее «добром» лице. – Задумались над проблемами лишнего веса? Хотите похудеть? Спросите меня «как»!
– Да пошла ты! – выкрикнула я, мысленно отметив, что интонация моя в целом совпала с той, которой меня учила Люська. – На себя посмотри!
– Жрать надо меньше, – с довольной рожей продолжила она. – Только тебе это не поможет, у тебя все равно силы воли нет.
– Иди отсюда, Нинка, я отцу все скажу, – заругалась мать. – Не слушай ее, детка. Пойдем завтракать.
– Не пойду, – угрюмо уткнулась в одеяло я.
– Вот еще вздор. Что ж теперь, не есть? Если уж такой ты уродилась, с тяжелой комплекцией, надо же смириться, – вздохнула мама, ласково улыбаясь. Но сами ее слова взбесили меня до невозможности. Комплекция?
– Комплекция? – насупилась я. – А какая может быть комплекция, если на завтрак трескать оладушки? А на обед пироги? А что на ужин, картошечка? Мам, ты меня извини. Ты… ты иди, мне одеваться надо. У меня встреча.
– Какая встреча? – забеспокоилась мать.
– Не скажу. Это мои же дела, – уклонилась от ответа я. Дело в том, что вот уже две недели я лихорадочно искала садик с ясельной группой, куда можно было бы сдавать Соню на то время, что я буду работать. Садик требовался с возможной пятидневкой, ибо мой будущий график работы подразумевал смены два через два до десяти часов. А вдруг моя мама все это не одобрит? Тогда все резко осложнится, так как полностью зависеть от протестующей и злящейся на все подряд мамы я не собиралась.
– Ну и ладно. И не говори, – обиделась мама и ушла.
И хоть где-то внутри у меня слегка ёкнуло от перспективы позже объясняться с ней про все сразу, включая мой этот автосалон, я порадовалась, что вопрос с оладушками был решен. В животе заурчало, голод сжал в комок мой желудок, но я вспомнила Нинкины радостные вопли про силу воли и сказала себе однозначное «нет», хоть оладушки и выглядели фантастично. Но я решила продержаться и заняться пока садиком.
– Какой садик! – закричала мама, когда узнала, что я валялась в ногах одной заведующей и уговорила ее (не безвозмездно, а с помощью занятых у Люськи в счет будущих прибылей денег) зачислить Соньку в группу с первого сентября. – Ты с ума сошла.
– Я с ума сошла, когда разрешила Веньке у меня в комнате спать, – парировала я. – А насчет садика, это как пойдет. Я устраиваюсь на работу. Если ты сможешь мне с Соней помогать – отлично, будем водить на пару дней в неделю. Если нет, я хоть нервничать не буду.
– Какая работа! Что ты там еще себе придумала! – возмущалась она. Неизвестность ее пугала больше всего, но я до последнего молчала, ибо знала: как только они услышат слово «автосалон», то моментально поймут, откуда ноги растут. И видеться мне с Люськой станет значительно сложнее. Однако солдат спит – служба идет, через неделю я приехала в одно потайное ГИБДД, где служил службу и отдавал долг Родине, получая небольшие комиссионные, один очень хороший и надежный свой человек.
– Так, вы Киселева? – озираясь и бесконечно дергая веком, переспросил он.
– Да, – коротко, по-партизански кивнула я.
– Тогда идите за мной. Квитанции принесли?
– Вот они, – я протянула ему заранее оплаченные Люськой квитанции за права.
– Хорошо. Сидите тут, вас вызовут фотографироваться. А потом еще сидите, и вас вызовут в первое окно, там выдают права. Вот вам ваша водительская карточка.
– Спасибо, – отблагодарила я на всякий случай, хоть и не понимала до конца, о чем он тут.
– Не благодарите, – отмахнулся он. – Одна просьба, только еще и ездить научитесь. А то мне же по вам потом протоколы составлять. Убийцы на дорогах.
– Хорошо, – еще тише кивнула я и дальше сидела уже в глубочайшей задумчивости, размышляя о бренности бытия и о том, что без вождения автомобиля я готова остаться хоть навсегда. С другой стороны, зачем же он, человек с полосатой палкой в руке, продает права нам, которые потом, по его словам, идут и убивают за рулем? Впрочем, не мне тут жаловаться. И потом, они сделали мне такую симпатичную фотографию на эти самые права, у меня там какой-то такой ракурс получился, который мне очень шел. Лицо получилось даже не круглое, а немного осунувшееся. И глаза голубые выглядели очень выразительно. Ну, хорошо, не очень выразительно, но все-таки лучше, чем обычно. Я долго стояла и рассматривала свой лик на карточке и в конце концов пришла к выводу, что если вот эту девушку с фотки перекрасить в блондинку, сделать попышнее волосы (если такое вообще возможно) и одеть ее в то мое красное платье, которое на меня не налезает, – она окажется очень даже ничего. То есть она будет почти такая, какой я бы хотела быть.
Работа не волк
Я никогда не забуду мой первый рабочий день. Наверное, он действительно кое-что значил. Это было что-то новое, пусть даже не масштабное, значительное. Но я нашла себе место сама, без папиной помощи, без папиного согласия. Я сделала что-то не потому, что мне так сказали, а потому что сама приняла решение. Это было волнующе, это было страшновато, это было ново. И в то утро, открыв глаза, я впервые за долгое время испытала то, что можно описать словами «радостно трепетала в ожидании». В ожидании чего? Чуда, конечно. Я вскочила ни свет ни заря, в шесть утра (что для меня вообще-то практически невозможно), и побежала принимать душ, пока Нинка не оккупировала его на веки вечные, как это и происходило по утрам. Я стояла под горячими струями и терлась тщательно и долго, пока не начался стук и проклятия в мой адрес. Я вышла такой румяной и свежей, окутанной ароматом зубной пасты, которой я чистила зубы минут десять, наверное, что папа, глядя на мое перевозбужденное переменами лицо, заподозрил неладное и нахмурился.
– Так не на работу, так на свидания ходят, – буркнул он.
– После двух лет замужества и почти года этого «постмодерна», – я обвела рукой помещение и кивнула на сонную Нинку, впихивающую Веньку в штаны, – любой выход в люди для меня почти свидание.
– Тоже мне – в люди, – фыркнул папа. – Крутиться между машин, мужиков. Сидела бы у нас в регистратуре, печатала двумя пальцами…
– Мечты-мечты, – хмыкнула я, ясно давая понять, что о регистратуре и тихой сонной жизни и говорить нечего.