Книга Очарованный кровью - Дин Кунц

В этом случае он запаникует и, остановив машину, непременно вернется посмотреть, в чем дело.

Или не запаникует. Даже скорее всего. Убийца вернется и станет разыскивать ее с мрачной методичностью и целеустремленностью автомата. Этот парень был воплощенной силой и самообладанием, и Кот с трудом удавалось представить его поддавшимся панике даже в самых чрезвычайных обстоятельствах.

Фургон тем временем притормозил, и сердце Котай снова забилось сильнее. Убийца сбрасывал скорость, и она, привстав на ступеньках, взялась за ручку двери. Но дверь оказалась запертой. Стараясь действовать как можно тише, Кот с силой нажимала на рычаг, поднимала вверх, снова вниз — никакого эффекта.

Запорной кнопки она не нашла. Только замочную скважину.

Кот припомнила странное бренчание, которое слышала, сидя в темной спальне, после того, как любитель восьминогих деликатесов закрыл входную дверь. Так вот что это было — ключ, поворачивающийся в замке!

Возможно, эта мера предосторожности была предусмотрена заводом-изготовителем, чтобы дети не вывалились на ходу, а может быть, этот ублюдок сам оборудовал дверь замком, чтобы помешать уличным грабителям или шаловливым подросткам проникнуть внутрь и увидеть скованные наручниками трупы с зашитыми глазами и застегнутыми на пуговицу ртами, которые в этот момент могли оказаться на борту. Трудно быть излишне осторожным, если в твоей спальне полным-полно мертвых тел. Скромность требует мер особого свойства.

Фургон проехал перекресток и стал набирать скорость.

Чтобы не пасть духом, Кот пожурила себя за легкомыслие. Ей следовало знать, что убежать будет не просто. Ничего не давалось ей легко. Никогда.

Она снова села на ступеньку, привалившись плечом к пластиковому ограждению кухонного блока. Мысли стремительно проносились в ее голове, сменяя одна другую.

Пробираясь вдоль фургона, она видела еще одну дверь, расположенную ближе к кабине, почти позади пассажирского сиденья. В большинстве домов на колесах было по две двери, но это была редко встречающаяся старая модель, где их было три. Впрочем, даже ради собственного спасения Кот не решалась продвинуться вперед — по той же самой причине, по которой раздумала напасть на водителя сзади. Если убийца увидит или услышит ее, он собьет ее с ног резким маневром и подстрелит, прежде чем она успеет подняться.

Пока же у нее оставалось единственное преимущество — убийца не знал, что у него на борту пассажир.

Если она не сможет открыть дверь и выпрыгнуть, нее останется только один выход — убить. Для этого ей идется затаиться здесь и, когда он пойдет в туалет или направится в спальню, чтобы проведать своих мертвых пленников, ударить его ножом в живот, перепрыгнуть через упавшее тело и спастись через водительскую дверь. Всего несколько минут назад Кот, движимая слепой яростью, готова была нанести убийце смертельный удар — сумеет она сделать это и по необходимости, когда представится подходящая возможность.

Работающий двигатель заставлял мелко вибрировать металлический пол, на котором она сидела, и Кот почувствовала, как начинают неметь ягодицы. Впрочем, полной бесчувственности Кот только обрадовалась бы, поскольку ковер оказался недостаточно мягким, и у нее начал ныть копчик. Как она ни ерзала из стороны в стону, как ни наклонялась вперед и назад, все эти меры приносили только временное облегчение. Боль распространилась на поясницу, а потом поползла выше; мелкое неудобство превращалось в серьезную проблему.

Двадцать минут, полчаса, сорок минут, час, еще четверть часа — все это время Кот мужественно терпела боль, стараясь отвлечь себя размышлениями о том, какие шаги ей следует предпринять сразу после того, как фургон остановится и убийца встанет с водительского сиденья. Сосредоточившись, она старалась представить себе все возможные варианты развития событий и предусмотреть миллион неожиданностей, которые могут возникнуть и испортить ее план. Но и это помогло лишь отчасти. Вскоре Кот не могла думать ни о чем другом, кроме боли в спине.

В фургоне было довольно прохладно, а на ступеньках, где сидела Кот, тепла не ощущалось вовсе. Каждый оборот карданного вала под полом, каждая неровность дороги проникала сквозь подошвы кроссовок, воздействуя на пятки и ступни. Как могла, Кот сгибала и разгибала пальцы ног, стараясь хоть таким способом сохранить подвижность застывших лодыжек и икр, опасаясь, что они затекут, и в решающий момент она не сможет действовать решительно и быстро.

Потом — с подозрительной веселостью, в которой явно было что-то от истерии, — Кот подумала: «Да черт с ним с горем, черт с ним с правосудием! Полжизни бы отдала за мягкий стул и грелку для ног. Посидеть по-человечески хоть полчаса, а там пусть делает со мной что угодно!»

Вынужденное бездействие не только сказывалось на ее физическом состоянии, но и начинало угнетать Кот морально. Когда она впервые услышала шаги убийцы в коридоре усадьбы Темплтонов, то сразу сказала себе, что движение — это залог безопасности. Теперь дело обстояло несколько иначе — в физическом движении, которое отвлекло бы ее, заключалась ее эмоциональная безопасность, однако обстоятельства требовали, чтобы она продолжала сидеть неподвижно, выжидая удобного момента. Времени для размышлений неожиданно оказалось слишком много, а мысли Кот, по большей части, были беспокойными и совсем не веселыми.

В конце концов она довела себя до такого состояния, что глаза сами собой наполнились слезами. Кот как раз подумала, что страдания, которые причиняют ей замерзшие ноги и боль в затекшей спине и отсиженных ягодицах, это еще не самое страшное. Настоящая боль гнездилась у нее в сердце; это была боль, вызванная горем, голос которого она заглушала в себе с тех пор, как обнаружила в ванной комнате тела Сары и Пола Темплтонов, как почувствовала едкий, отдающий аммиаком запах пролитого семени в спальне Лауры и увидела тускло мерцающие звенья сковавшей ее стальной цепи. Для ее слез физическая боль была просто предлогом.

Но если бы Кот дала волю жалости к себе, если бы всхлипнула хоть раз по своей онемевшей заднице, то мысль о Поле, Саре и Лауре Темплтонах, — и обо всем несчастном и больном человечестве, чтоб ему пусто было! — вызвала бы настоящий потоп. Думать о том, что с трудом завоеванная надежда часто превращается в кошмар, было невыносимо, и Кот готова была спрятать лицо в ладонях, выкрикивая один и тот же вопрос, с которым к богу обращаются чаще всего: «Почему!? Почему!? Почему!? Почему!? Почему!?»

Сдаться слезам выглядело слишком просто и слишком соблазнительно. Только это были бы эгоистичные слезы человека, который потерпел поражение; они бы не только не избавили ее от мук, но заодно унесли с собой необходимость заботиться о ком-то еще. Долгожданного облегчения можно было достичь, просто признав, что долгие усилия что-то понять и в чем-то разобраться, не стоят боли, какую приносят опыт и знание.

Стоит ей сдаться, заплакать, и фургон тут же остановится, водитель встанет из кресла и найдет ее здесь, скорчившуюся на холодных железных ступеньках. Что он предпримет? Оглушит ее ударом рукоятки пистолета, оттащит в спальню и изнасилует на полу, рядом с трупом подруги? Это, конечно, самое страшное, что Кот могла себе представить, но это было бы быстро. К тому же, на этом для нее все закончилось бы: убийца навсегда освободил бы ее от необходимости задавать вопрос: «Почему?» и от мук, которые Кот испытывала, то и дело проваливаясь сквозь хрупкий лед надежды в черные глубины отчаяния.