Книга Наследие страха - Дин Кунц

Она выстирала две пары чулок в ванной, примыкавшей к ее комнате, и повесила их сушиться.

Пол Хоннекер все еще бормотал.

Она подпилила ногти и покрасила их светлым лаком, чтобы не ломались больше обычного. На самом деле ее не так уж волновал вид своих ногтей, но это как-никак помогало скоротать время.

Она вытерла пыль в комнате и немного привела в порядок вещи — вещи, которые по большей части не требовалось приводить в порядок.

Она написала короткое письмо подруге, которая вместе с ней училась на медсестру. Они не были так уж близки, и прежде Элайн собиралась дать этой дружбе постепенно угаснуть, когда пути их разойдутся. Но теперь это было замечательно — иметь возможность установить даже такой ограниченный контакт с внешним миром.

Она посмотрела телевизионный документальный фильм про экологическое движение. Как правило, она не интересовалась комедиями или вестернами, предпочитая те передачи, которые считала познавательными. Однако сегодня вечером, когда экологический час закончился, она посмотрела несколько невыносимо смешных программ. Более того, она смотрела, пока ее не сморил сон. Через несколько минут после полуночи она выключила телевизор, перевернулась, натянула на себя одеяло и потянулась к светящейся ауре сна, которая мерцала совсем рядом.

Ей приснилась картина.

На картине было ее лицо, такое огромное, что заполняло собой все горизонты. Ее лицо на картине было усеяно каплями крови. Ее собственной крови. Ее глаза слепо уставились со вселенского холста, ее рот приоткрылся в бессловесном крике боли...

Она проснулась от звука звонка срочного вызова и соскочила с кровати: профессионализм взял верх над сонливостью. Она набросила халат и поспешила по коридору к комнате Джейкоба.

Дверь была приоткрыта, но она не остановилась, чтобы поразмыслить, что бы это значило. Она вошла, включив свет, когда проходила мимо выключателя, и застала старика согнувшимся пополам, натужно кашлявшим, жадно ловившим ртом воздух, с жесточайшим, как никогда, приступом.

Она достала две глицериновые пилюли из аптечки, налила стакан воды. Поддержала его голову, пока он глотал первую таблетку, и снова опустила его на подушки. Лицо его было невообразимо красным; пот каплями усеял лоб и струился по щекам. Влажные волосы промочили и наволочку под ними. Она дала ему вторую таблетку, потом стала наполнять шприц дозой морфина.

— Ключ... — прохрипел он. Голос у него был тонкий и похожий на птичий, почти неразличимый.

— Ключ?

Он показал на верх тумбочки, где лежало кольцо с ключами, его длинные пальцы безотчетно дрожали.

— Ключ... от этой комнаты, — пояснил он.

— Не волнуйтесь, — сказала она ему, изобразив улыбку, которая, как она считала, успокоит его.

— Заприте меня... когда вы... когда вы уйдете!

— Пожалуйста, отдыхайте, мистер Матерли. Не волнуйтесь, и очень скоро вам станет лучше.

— Поклянитесь... поклянитесь, что вы... запрете меня.

— Давайте-ка закатаем вам рукав, — предложила она.

— Поклянитесь! — Он побагровел от бешенства. Все его тело сотрясалось, как будто кто-то снова и снова ударял по нему.

Она увидела, — что проигнорировать его пустые речи — еще хуже, чем уступить им. И сказала:

— Я это сделаю.

Он откинулся назад, лицо его быстро бледнело, губы приобретали синюшный, мертвенный оттенок.

Она закатала ему рукав, протерла тампоном участок на внутренней стороне локтевого сгиба и ввела морфий.

Вскоре румянец вновь проступил на его щеках. Взгляд у него был тяжелый, но в нем уже не царило прежнее страдание.

— Полегчало? — спросила она.

— Устал, — сказал старик. — Очень устал... так устал.

Она послушала его сердце стетоскопом, слушала долго. Поначалу удары были такими прерывистыми, что это напугало ее, и она решила вызвать “скорую помощь”, если в ближайшее время оно не заработает более размеренно. Но через некоторое время удары все-таки смягчились и обрели устойчивый ритм.

Лицо Джейкоба снова было здоровым и по цвету, и по выражению — за исключением, конечно, поврежденной половины, — а с его губ сошла мертвенная бледность.

Она наполнила тазик водой в примыкавшей ванной и вытерла ему лоб и лицо холодной салфеткой. Закончив с этим, она поменяла старику постельное белье и уложила его поудобнее.

— А теперь? — спросила она.

— Лучше.

— Я останусь с вами до тех пор, пока вы не заснете.

— Вы не забудете про свое обещание?

— Я запру дверь, — заверила она его, хотя не знала, почему ей следует это сделать.

— Я не хочу, чтобы он снова зашел.

— Кто?

— Я не знаю, кто это был. Все, что я видел... я видел нож в свете из окна.

Она почувствовала, как ее собственное сердце забилось быстрее. Вошедшая в свою профессиональную роль, глубоко поглощенная исполнением своих обязанностей медсестры, она на какое-то время забыла про дом Матерли и его наследие безумия.

— Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то снова пытался вас убить? Он кивнул.

Она знала, что ей следует оставить эту тему, но не могла. И спросила:

— Но почему вы не смогли рассмотреть, кто это был? С ночником можно было бы...

— Когда я проснулся, ночник не горел. Тут она поняла, что все это происшествие ему приснилось, потому что здесь всегда горел ночник, по его собственному настоянию. Она ясно помнила, как лично проследила за этим вечером, прежде чем покинула комнату. Он продолжал:

— Он разбудил меня, когда в темноте наткнулся на стул. Когда я открыл глаза, ночного освещения не было. Только тусклый свет из окна. Я дотянулся до шнура от звонка и потянул, чтобы привлечь ваше внимание, потому что обнаружил, что у меня в легких недостаточно силы, чтобы закричать.

— Сейчас здесь никого нет, — сказала Элайн.

— Когда зазвонил звонок, он убежал.

— А теперь отдохните, — велела она. — Он ушел и не причинит вам вреда.

— Вы мне верите? — спросил Джейкоб, превозмогая действие лекарств.

— Конечно, — солгала она.

Он откинулся назад, обессиленный, и вскоре погрузился в сон.

Элайн снова послушала его сердце, пощупала пульс. Удостоверившись, что приступ прошел, она повернулась, чтобы уйти, — и увидела маленькую синюю лампочку ночника. Она валялась на полу, где кто-то бросил ее, выкрутив из патрона.

Онемевшая, девушка подняла лампочку и снова ввинтила в патрон; та засветилась и озарила ее ладонь. Когда она вошла в комнату и включила главное освещение, она была слишком озабочена состоянием Джейкоба, чтобы заметить, что ночник не горит. Выходит, старику ничего не приснилось. Когда она уходила из комнаты, то старательно закрыла его дверь, как он и просил.