Книга XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

Ошибались ли мы? Да, ошибались. Каждый из помилованных, который вновь совершает преступление, — наша ошибка. Из всего количества помилованных таких — рецидивистов — 9,4 процента. Тут мы просчитались. Но вот что интересно. Этот показатель в четыре раза меньше, чем общий уровень рецидивизма. И в три раза меньше, чем уровень рецидивизма среди амнистированных. Задача для психолога. Видимо, помилование делает какую-то зарубку в душе, которая помогает удержаться по эту сторону «зоны».

Теперь о составе комиссии. Дело не в том, сколько в ней юристов. Меньше всего комиссия занимается юридическими вопросами. Мы не ставили под сомнение правильность вынесенных приговоров. Мы руководствовались не Уголовным кодексом, а кодексом совести. Милосердие выше права, над правом. Ведь президент не рассматривает вопрос: правильно или неправильно осужден данный человек. Президент рассматривает совсем другой вопрос: заслуживает ли этот человек милосердия, можно ли его помиловать?

Допустим, что в Министерстве юстиции, как и в других правоохранительных органах, работают великолепные юристы-профессионалы. А как насчет жалости, милости, сердобольности? Боюсь, что профессионализм крепких профессионалов не распространяется на эту сферу. А для комиссии эта сфера являлась решающей. И мне представляется, что она гораздо ближе деятелям культуры, чем работникам милиции, прокуратуры, суда.

Я до сих пор не могу понять, уяснил ли Путин смысл всей этой возни вокруг Комиссии по помилованию. А смысл был простой: чиновникам, новой свите не нравилось, что где-то рядом существует независимый, живущий по своим правилам организм, которым нельзя командовать. И они уговорили президента ликвидировать комиссию.

Был, правда, один случай, когда Путин проявил инициативу. Посадили и осудили американского шпиона Эдмонда Поупа. Наверняка Вашингтон и Москва договорились спустить дело на тормозах. 7 декабря 2000 года Поуп обратился к президенту.

«Уважаемый президент Путин,

я прошу Вас помиловать меня и освободить из тюрьмы, чтобы я смог вернуться к своей семье в Пенсильванию. Я плохо чувствую себя и нуждаюсь в срочной медицинской помощи врачей и специалистов, наблюдавших меня.

Я прошу Вас решить этот вопрос как можно скорее, поскольку мой отец безнадежно болен, и я хочу увидеть его в последний раз.

С уважением, Эдмонд Поуп».

Свита президента попросила нас вне очереди «пропустить» американца. Мы это сделали не откладывая. Тем более что многие из нас вообще не были убеждены в виновности Поупа…

Получили «рецензию» в «Московском литераторе» (№ 24, 2000), газете (газетке? газетенке?) тех литераторов, от которых исходит «русский дух». Комиссия по помилованию, сообщила газета, единогласно рекомендовала президенту отпустить американского шпиона на все четыре стороны. Трудно сказать, какими мотивами руководствовался президент, удовлетворяя прошение о помиловании (подразумевающее, кстати, полное признание вины), — вероятно, они были достаточно серьезными и убедительными. Тем не менее, глядя на умилительное единогласие третьестепенных литераторов и пейсатых «правозащитников», невольно приходит на память полузабытое и подвергнутое в последнее время осмеянию понятие «государственная измена».

Поскольку мы — комиссия при президенте, мы наивно решили, что лучший способ выяснить отношения с президентом — это встретиться с ним и поговорить.

23 мая 2001 года мы написали письмо Путину. Ни ответа ни привета. Пробились к Волошину, но толку не было.

24 августа написали еще одно письмо президенту. Но он снова молчал.

Тем временем ситуация вползала в полосу «черного пиара». Появились материалы, что помилование можно купить, что комиссия принимает решения за деньги. С одним из авторов (Юлия Пелехова; Версия. 2001. № 34) я даже встретился. Мне, помимо всего прочего, было интересно поговорить с журналистом, который, с моей, немодной, наивной, «мамонтовой», точки зрения, сознательно пишет неправду. Поговорил. Напористое, многое повидавшее, уверенное в себе существо. «Мне так сказали мои друзья». — «Но я говорю вам, что это совсем не так». — «А почему я должна вам верить больше, чем своим друзьям?» На это у меня ответа не было.

28 декабря 2001 года президент РФ ликвидировал комиссию. Ее председатель согласился принять должность советника президента. Многих это удивило. А я уж отвык удивляться…

Вместо одной президентской комиссии теперь организованы комиссии по помилованию в каждом субъекте федерации. Казалось бы, в этом есть свои резоны: ближе к тем, кто просит о помиловании. Но боюсь, что минусы перекроют этот плюс. Главный минус — состав комиссии подбирается губернаторами и их чиновниками, так что вряд ли можно ожидать независимости суждений. Второй минус — осужденных практически лишили конституционного права просить о помиловании. Но в отличие от прежней комиссии региональные комиссии возражать против этого не будут. Третий минус — открываются каналы коррупции, которые раньше были автоматически перекрыты составом комиссии и ее изолированностью от администрации исправительных учреждений.

По данным, которые мне удалось получить, за 2001 год президентом был помилован 21 человек, а за восемь месяцев 2002 года — 32. По российским масштабам и порядкам это просто издевательство над конституционным институтом помилования. Это значит, что Путин позволил превратить себя в безвольную игрушку своей «силовой» свиты.

* * *

Несколько слов о Путине, вернее, о моем восприятии Путина. Когда он возглавил правительство, я вспомнил принцип Питера: «В любой иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подниматься до уровня своей некомпетентности». Это огорчало. Путин вызывал симпатию. И, учитывая возраст Путина, я ввел ограничение принципа Питера: «Если индивидуум обладает неограниченной способностью к самообучению, то уровень его компетентности может столь же неограниченно повышаться».

Наблюдая за Путиным, я сделал вывод, что он, довольно быстро преодолев растерянность «нищего», который оказался в кресле «принца», вошел в режим самообучения. Во всяком случае — «отжался». Это хорошо. Смущает, однако, направленность усилий главы государства.

«Государственный деятель тем отличается от политика, что думает не о следующих выборах, а о следующих поколениях» — эти слова принадлежат Уинстону Черчиллю. Так вот, складывается впечатление, что «свита» уговорила президента заняться самообразованием по программе факультета, где готовят политиков.

Путин в форме моряка, Путин в комбинезоне летчика, Путин на танковом полигоне, Путин рядом с патриархом, Путин рядом с Пугачевой, Путин на улице… Сплошные «пятерки». Телевидение показывает. Электорат млеет. Зюганов нервничает.

Государственного деятеля Путина ждут экзамены по другим «предметам». Что делать с Чечней? Готовить гробы для третьей чеченской? Что делать с военной реформой? Долго ли будет позволено генералам саботировать реформу, сохраняя кормящую их и плодящую их, но не умеющую воевать армию? Что делать с диктатурой чиновников? Долго ли огромный бюрократический спрут, нервные центры которого расположены в Администрации Президента, будет душить Россию, тормозить становление рыночной экономики, реального федерализма, нужного, как воздух, самоуправления? Кабинетная, скучная, не телегеничная работа. «Просто» думать…