Книга Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер

Париж и чудно бы там повеселились. — Она приподнялась на локте и посмотрела на меня. Я видел, как блестят глаза, но не понимал, какое у них выражение. — Как ты вообще относишься к браку?

— Для двух человек из сотни это прекрасно. Остальные кое-как перебиваются. После двадцати лет брака у мужа остается только верстак в гараже. Американские девушки потрясающие. Американские жены захватывают слишком много территории. Кроме того…

— Я хочу еще шампанского.

— Кроме того, — сказал я, — для тебя это будет очередное приключение. Тяжело разводиться только в первый раз. Дальше это просто экономическая проблема. А экономических проблем для тебя не существует. Через десять лет ты пройдешь мимо меня на улице и станешь вспоминать — откуда, черт возьми, я его знаю? Если вообще заметишь.

— Ты самоуверенный, самодовольный, ограниченный, неприкасаемый мерзавец. Я хочу шампанского.

— А так ты меня запомнишь.

— И тщеславный к тому же. Сколько тщеславия! Хотя сейчас и в синяках. Ты считаешь, я тебя запомню? Думаешь, запомню, за скольких бы мужчин я не выходила замуж или спала с ними? Почему я должна тебя помнить?

— Извини. Я наговорил лишнего. Пойду тебе за шампанским.

— Какие мы милые и разумные, — язвительно заметила она. — Я богата, дорогой, и буду неизмеримо богаче. Могла бы купить весь мир тебе в подарок, если бы его стоило покупать. Что у тебя есть сейчас? Пустой дом, где тебя не встречает даже ни собака, ни кошка, маленькая тесная контора, где ты вечно сидишь в ожидании. Даже если бы я с тобой разошлась, то не позволила бы тебе вернуться ко всему этому.

— Как бы ты мне помешала? Я ведь не Терри Леннокс.

— Прошу тебя. Не будем о нем говорить. И об этой золотой ледышке, жене Уэйда. И о ее несчастном пьянице-муже. Ты что, хочешь стать единственным мужчиной, который от меня отказался? Что за странная гордость? Я сделала тебе самый большой комплимент, на какой способна. Просила тебя жениться на мне.

— Ты сделала мне другой комплимент, это важнее. — Она заплакала.

— Ты дурак, абсолютный дурень! — Щеки у нее стали мокрыми. Я чувствовал, как по ним бегут слезы. — Пусть это продлится полгода, год, два года. Что ты теряешь, кроме пыли в конторе, грязи на окнах и одиночества в пустой жизни?

— Ты больше не хочешь шампанского?

— Хочу.

Я привлек ее к себе, и она поплакала у меня на плече. Она не была в меня влюблена, и мы оба это знали. Она плакала не из-за меня. Просто ей нужно было выплакаться.

Потом она отстранилась, я вылез из постели, а она пошла в ванную подкраситься. Я принес шампанское. Вернулась она с улыбкой.

— Извини за эту чепуху, — сказала она. — Через полгода я забуду, как тебя зовут. Отнеси это в гостиную. Я хочу на свет.

Я сделал, как она велела. Она опять села на диван. Я поставил перед ней шампанское. Она взглянула на бокал, но не притронулась.

— А я напомню, как меня зовут, — сказал я. — И мы вместе выпьем.

— Как сегодня?

— Как сегодня уже не будет никогда.

Она подняла бокал, медленно отпила глоток, повернулась и выплеснула остаток мне в лицо. Потом снова расплакалась. Я достал платок, вытер лицо себе и ей.

— Не знаю, зачем я это сделала, — произнесла она. — Только, ради бога, не говори, что я женщина, а женщины никогда ничего не знают.

Я налил ей еще бокал шампанского и рассмеялся. Она медленно выпила все до дна, повернулась спиной и упала мне на колени.

— Я устала, — сообщила она. — Теперь тебе придется меня нести.

Потом она заснула.

Утром, когда я встал и сварил кофе, она еще спала. Я принял душ, побрился, оделся. Тут она проснулась. Мы вместе позавтракали. Я вызвал такси и снес вниз по лестнице ее саквояж.

Мы попрощались. Я смотрел вслед такси, пока оно не скрылось. Поднялся по лестнице, вошел в спальню, разбросал всю постель и перестелил ее. На подушке лежал длинный черный волос. В желудке у меня лежал кусок свинца.

У французов есть про это поговорка. У этих сволочей на все есть поговорки, и они всегда правы.

Проститься — это немножко умереть.

Глава 51

Сьюэлл Эндикотт сказал, что будет работать допоздна, и что мне можно забежать около половины восьмого вечера.

У него был угловой кабинет. Синий ковер, резной письменный стол красного дерева, очень старый и, по-видимому, очень дорогой, обычные застекленные полки, на которых стояли юридические книги в горчичных обложках, обычные карикатуры Спая на знаменитых английских судей и большой портрет судьи Оливера Уэнделла Холмса, висевший в одиночестве на южной стене. Кресло Эндикотта было обито черной простеганной кожей. Возле стола стоял открытый секретер, набитый бумагами. В этом кабинете никакие декораторы не резвились. Он был без пиджака, выглядел утомленным, но у него вообще такое лицо. Курил свою безвкусную сигарету. Спущенный узел галстука был в пепле. Мягкие черные волосы растрепаны.

Я сел, и он молча, пристально посмотрел на меня. Потом произнес:

— Ну и упрямый же вы сукин сын. Неужели все еще копаетесь в этой дряни?

— Меня там кое-что беспокоит. Теперь уже можно признаться, что тогда ко мне в тюрьму вас прислал мистер Харлан Поттер?

Он кивнул. Я осторожно дотронулся пальцем до щеки. Все прошло, опухоль спала, но один удар, видимо, повредил нерв. Часть щеки онемела. Я не мог оставить ее в покое. Со временем это должно было пройти.

— И что для поездки в Отатоклан вас временно зачислили в прокуратуру?

— Да, но что об этом вспоминать, Марло? Для меня это были важные связи. Может быть, я слегка увлекся.

— Надеюсь, вы их сохранили. — Он покачал головой.

— Нет. С этим покончено. Мистер Поттер ведет свои дела через юридические фирмы в Сан-Франциско, Нью-Йорке и Вашингтоне.

— Он, наверное, дико на меня злится — если вообще вспоминает.

Эндикотт улыбнулся.

— Как ни странно, он винит во всем своего зятя, доктора Лоринга. Такой человек, как Харлан Поттер, должен на кого-то свалить вину. Сам-то он ведь не может ошибаться. Он решил, что если бы Лоринг не выписывал этой женщине опасных лекарств, ничего бы не случилось.

— Он не прав. Вы видели труп Терри Леннокса в Отатоклане?

— Да, видел. В комнатке позади столярной мастерской. У них там морга нет. Столяр и гроб сделал. Тело было холодное как лед. Я видел рану на виске. В том, что это именно он, сомнений не было.

— Я понимаю, мистер Эндикотт, с его внешностью… Но все-таки он был чуть-чуть подгримирован, верно?

— Лицо и руки