Книга Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Все вы, Эвентри, сумасшедшие, — проворчал лорд Флейн. — Один Ричард был человек как человек, и того порубили ни за что. Ты отдашь мне Кьелд, когда мы его возьмём?

— Отдам.

— Мне нравится наглость, с которой ты обещаешь то, чем пока ещё не владеешь. Хорошо. Ты получишь мои копья. И копья остальных тоже, если у тебя хватит ума поговорить с ними, как со мной, до зари.

— Раньше, чем они успеют поговорить друг с другом? — улыбнулся Эд, и лорд Флейн, хихикнув, стукнул клюкой по каменной плитке пола. Эд смотрел на него со странной смесью отвращения и симпатии. Он был рад, очень рад, что ему не пришлось убивать этого старика.

— А за твою смекалку, — сказал лорд Флейн, вновь прикрывая глаза, — вот тебе, лорд Эвентри, мой подарок. У твоего брата Анастаса была незаконная жена. Она родила ему дочь. Мы с Кордариолом в то время почли за верный шаг скрыть это — из сострадания к твоему клану. Мать умерла в родах, а девочку отправили послушницей в Скортиарский монастырь Гвидре. Её зовут Тэсса.

Наутро гонцы от каждого из свободных кланов разлетелись из Эвентри по всему Бертану. Самый быстрый из них, не зная ни минуты отдыха, мчался к Сотелсхейму. С собой у него было два письма. Одно — местре Адель, монахине-гвидреанке, которая в это самое время прибыла в город для тайной встречи с Шионом, одним из трёх верховных жрецов Анклава. Другое было адресовано вдове Северине из аптеки «Красная змея». Оно было очень коротким. В нём говорилось: «Собери всё, что тебе дорого, найми телохранителя и уходи из города. Сделай это для меня. Эд».

2

Одиннадцатого дня третьего весеннего месяца Грегор Фосиган, звавший себя великим конунгом, стоял на стене Тысячебашенного города, который за последние сорок лет привык считать своим, и смотрел вниз, на тех, кто пришёл, чтобы отобрать у него этот город. Стоящие рядом воины косились на него и перешёптывались — как казалось лорду Грегору, не слишком благоговейно, — но те, внизу, не знали, что он там. Он нарочно надел неприметные, простые одежды без цветов своего клана. Правда, подбитый соболями плащ всё-таки накинул — весна в этом году задерживалась, и наверху, на стене, северный ветер пронизывал до костей. Ох и ныли же в эти дни кости Грегора Фосигана, старые его кости, которые давали о себе знать осенью и по весне всё чаще с каждым годом, немилосердно напоминая о том, о чём он так упорно пытался не думать.

Впрочем, дело было не в костях. И даже не в том, что люди, окружавшие его сейчас, почитали малодушием и слабостью — он знал это наверняка, его шпионы были столь же ловки, как и сорок лет назад, когда он сам впервые вошёл в Золотые сотелсхеймские ворота. Теперь они были на запоре, уже вторую неделю, и рыночная площадь перед ними, видимая с того места на стене, где стоял сейчас конунг, вымерла и опустела. Некому торговать — город заперт.

И запер его тот самый мальчишка, которого лорд Грегор собственноручно вышвырнул вон. Опрометчивость, достойная или глупого юнца, или старого дурака.

Он снова и снова обводил взглядом армию, вставшую лагерем у самых стен, на расстоянии полёта стрелы. Их были тысячи. Когда ещё прошлой осенью лорду Фосигану донесли, что клан Эвентри снова собирает на севере армию свободных бондов, он едва обратил на это внимание. Эвентри всегда были буйными не в меру, один только бедняга Ричард выгодно отличался от своей беспокойной родни — чем конунг в своё время и воспользовался, приведя его клан под свою руку. В то время он был уверен, что лорд Уильям, отец Ричарда, был последним в своём роде. Не ветвь, но ствол — а коли ствол засох, всему дереву пропасть. Так и случилось. Так должно было случиться. Лорд Грегор был удивлён, озадачен, даже обеспокоен, когда Анастас Эвентри как-то сумел соблазнить свободные кланы на войну против Одвелла, которого считал виной всех своих несчастий. Фосиган наблюдал за этим из далёкого, защищённого, сытого Сотелсхейма, как наблюдает игрок за схваткой бойцовских петухов, им же выпущенных на ринг. В этой драке Фосиган ставил на бело-лиловое. Чтобы после, как водится, зарезать и съесть петуха-победителя.

Именно так он и поступил двенадцать лет тому назад, но, Молог раздери этих Эвентри, кто бы мог подумать, что цыплятки затоптанного петуха окажутся такими бойкими!

Впрочем, и здесь Грегор Фосиган сглупил, в полной мере являя миру слабость стареющего разума. Его интересовал тот из братьев Эвентри, которому хватило одержимости именовать себя Анастасом. В честь и память о старшем брате он взял себе это имя — и, видимо, намеревался повторить его подвиги. С куда как меньшим блеском, разумеется, — бонды, наученные прежним опытом, отозвались на повторившийся клич клана Эвентри с гораздо меньшей охотой. Фосиган это предвидел и был очень доволен, когда его ожидания оправдались. Оно и понятно: двенадцать лет назад они ещё боялись Одвелла. Теперь — нет. И, при всей их ненависти к тому, кто сидел на Сотелсхеймском троне, — не боялись именно благодаря ему. Тогда многие дивились, что он не казнил Дэйгона, оказавшегося в его руках. Не дивился только сам Дэйгон. Он держался спокойно и уверенно, почти доброжелательно — так, как всегда они держались друг с другом, оставшись наедине.

— А ты не боишься, — спросил его тогда Грегор, — что я отрублю тебе голову? А заодно и твоему клану, и всему вашему хвалёному Северу?

— Не отрубишь, — пожал плечами мужчина, сорок лет бывший его лучшим другом и главным врагом. — Ты не хуже меня знаешь, что такое клан. Он как гидра. На месте отрубленной головы вырастет семь новых.

«И Бертан, — думал теперь конунг, глядя на пёстрое марево знамён, расцветившее долину перед Сотелсхеймом. — Бертан точно такой же. Отрубишь одну голову — вырастет семь новых. И каждая, едва продрав глаза, кинется кусать другую».

Он не думал, что их так много. До недавнего времени в Бертане оставалось девятнадцать кланов, не присягнувших ни лорду Сотелсхейма, ни Северному лорду. Они тихо сидели по своим норам, боясь высунуться лишний раз, — потому что это было чревато для них слишком большим риском потерять то, за что они продолжали отчаянно цепляться. Септами Одвелла называли себя шестьдесят девять кланов, Фосигану присягнули восемьдесят три. Цифры эти, а также стоявшие за ними земли, замки, мечи и средства говорили, казалось, сами за себя. И, однако, теперь под стенами самого безопасного города в мире стояли не сотни — тысячи и тысячи воинов, и не единицы — десятки разноцветных знамён реяли над их головами, терзаемые злым северным ветром. Он дул в сторону Сотелсхейма, и полотнища стягов рвались к стенам, словно в яростном нетерпении, — так хотелось им поскорее украсить собою эти стены.

Почему их было так много?

«Я что-то упустил, — думал Грегор Фосиган, кусая нижнюю губу. — Что же?»

Он знал ответ, и в то же время не знал. Всего два столетия назад Великая перепись, учинённая конунгом Дерриком, возвестила, что в Бертане числятся более девятисот крупных и мелких кланов, большинство их которых состоит друг с другом если не в кровной вражде, то в кровной связи, а иногда одновременно в том и в другом. Конечно, связь эта в основном только и ограничивалась радостной готовностью всегда выпить или подраться вместе, отбить набеги варваров или погулять на свадьбе своих детей. Но когда конунг Данэльд решил, что пора объединить Бертан под одной рукой — разумеется, под своей собственной, — всё изменилось. Мир разделился надвое: те, кто сдались Данэльду, и те, кто сдаться не пожелали. Последние тоже раскололись: часть пошла за Локхартом, решившим, что на его кудрявой голове золотой венец будет смотреться лучше, чем на лысой башке Данэльда, остальные же не видели между ними особой разницы и желали оставить всё как было. Среди этих последних больше всех надрывались речами о свободе Флейны — и, судя по тому, что докладывали лорду Грегору, это стало у них традицией, передававшейся от отца к сыну. Он и сейчас видел их лилово-оранжевые цвета, реявшие по левому флангу лагеря. Как же смог мальчишка Эвентри заставить старого проходимца предать свою глупую гордость, как заманил старика под свои знамёна?..