Книга Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добрые личные отношения между двумя старыми солдатами не спасли конференцию от провала. Хрущев даже увидел, что его хитрость обернулась против него. На переговорах Эйзенхауэр предложил политику «открытого неба», позволяющую одной стороне совершать инспекционные полеты над территорией другой, чтобы своевременно заметить возможную угрозу. Вопреки мнению Хрущева и других членов советской делегации, даже не посоветовавшись с ними, Жуков поддержал предложение Эйзенхауэра[804]. Этот неожиданный инцидент позволит Чарльзу Болену, занимавшему в то время пост посла США в Москве и тоже присутствовавшему на переговорах в Женеве, написать в своих воспоминаниях: «[Маршал] сильно отличался по характеру от хитрых большевистских вождей. Он проявлял терпимость, даже уважение к Соединенным Штатам, и у меня нет никаких сомнений в том, что его симпатия к генералу Эйзенхауэру была искренней, а не изображаемой для какой-то цели»[805]. Высказанные маршалом в частных беседах и зафиксированные КГБ суждения о жизненно важном значении для СССР американских поставок в годы войны позволяют сделать вывод о том, что американский посол, возможно, не ошибся. Также Болен рассказывает в своих воспоминаниях, насколько его поразило страстное желание Жукова начать ядерное разоружение. Данное им описание внешности Жукова стало для заокеанских читателей образцом «хорошего русского», противопоставляемого отвратительным кремлевским политиканам: «С солдатской выправкой, коренастый, крепкий, словно русский дуб, он имел слегка сангвиническое сложение и светло-голубые глаза. У него была обаятельная улыбка, но держался он очень сдержанно, особенно с иностранцами»[806].
Жуков действительно отличался от кремлевских правителей. В отличие от Булганина и Хрущева он никогда не напивался. Никогда не рассказывал похабных анекдотов, а Хрущев позволил себе это даже на официальном приеме в беседе с миссис Эйзенхауэр[807]. Это отличие замечали и русские наблюдатели, особенно женщины. Знаменитая певица Галина Вишневская, жена виолончелиста Мстислава Ростроповича, рассказала в своих воспоминаниях о состоявшейся в июне 1955 года встрече с Жуковым на даче у Булганина: «…Слово „прием“ тут не подходит… Нет, это была наша родимая, нормальная русская пьянка. Собрался здесь очень тесный круг гостей – члены Политбюро, их семьи, несколько маршалов. У всех – беспородные, обрюзгшие лица, грубые голоса, простецкое, вульгарное обращение между собой. […] Женщины – низкорослые, полные, больше молчат. […] Подняла голову и встретила пристальный взгляд – Жуков. Он сидел недалеко от меня и, видно, давно уже наблюдал за мной. В генеральском мундире, без орденов. Средних лет, коренастый, крепко скроенный. Сильное лицо с упрямым, выдающимся вперед подбородком. Наверное, он единственный за весь вечер не проронил ни слова, я так и не услышала его голоса – все сидел и молча всех оглядывал (и было что ему вспомнить!). Вдруг сорвался с места, схватил меня и вытащил на середину комнаты – плясать «русскую». Ну и плясал! Никогда не забуду – истово, со злостью, ни разу не улыбнулся. Уж я стараюсь перед ним – и так, и этак, а он только глядит перед собой и ногами в сапогах будто кого-то в землю втаптывает. И поняла я тогда, что русские люди не только от счастья, но и от ярости плясать умеют»[808].
Через несколько месяцев, когда на московских улицах стали появляться коммунисты, осужденные в период чисток 1934–1952 годов и недавно реабилитированные, встал вопрос об отношении к недавнему прошлому. Говоря упрощенно, образовались две группировки. Молотов, Ворошилов и Каганович были против излишне глубокого копания в нем. Их можно понять: у них самих руки были по локоть в крови. А Хрущев, Микоян, Булганин и Жуков стояли за открытую дискуссию о сталинских преступлениях. Жуков, военный до кончиков ногтей, думал главным образом о командирах, расстрелянных и посаженных в лагеря в период с 1937 по 1941 год. Но для начала было решено создать при Президиуме ЦК специальную комиссию, призванную в первую очередь изучить истребление 70 % членов ЦК, избранных на XVII съезде партии в 1934 году. В начале 1956 года секретарь ЦК Петр Поспелов представит отчет о ее работе на 70 страницах. Этот документ ляжет в основу доклада Хрущева, который расколет коммунистическое движение.
С 14 по 24 февраля 1956 года в Москве проходил XX съезд КПСС. Жуков присутствовал на нем в качестве кандидата в члены Президиума ЦК. 18-го числа он поднялся на трибуну и произнес речь в типичном советском стиле. Западные наблюдатели отметили, что он был единственным военным, выступившим на съезде. СССР мирная страна, повторил маршал, стремящаяся к ограничению гонки вооружений и военных расходов. Но его усилия блокируются агрессивным империалистическим лагерем, реваншистской Западной Германией и крупными капиталистическими монополиями, жаждущими сверхприбылей… Съезд заканчивал работу, когда делегатов предупредили, что завтра они должны прийти в Большой Кремлевский дворец на дополнительное закрытое заседание. Вместе с делегатами были приглашены коммунисты, пострадавшие во время чисток и недавно восстановленные в партии. Булганин открыл заседание и тут же уступил трибуну Хрущеву. Речь о «культе личности», которую тот произнес, продолжалась более двух часов. Она широко известна, поэтому мы не станем ее цитировать. В ней была раскрыта часть преступлений режима, вину за которые Хрущев возложил на Сталина и Берию. Но Хрущев не умолчал и о роли их сообщников: Молотова, Маленкова, Ворошилова и Кагановича, что окончательно настроило против него сталинскую старую гвардию. В свой доклад Хрущев вставил немало лжи, утверждая, например, что Сталин не умел пользоваться картой или будто он из-за сильнейшей депрессии не способен был руководить страной в первые дни после начала войны. Жуков знал, что это не так, но никогда, даже в разговорах с самыми близкими людьми, не высказывал никакого несогласия с докладом Хрущева. Он приветствовал освобождение из ГУЛАГа всех политических заключенных, осуществленное в следующие после XX съезда месяцы. Этим он решительно отличается от многих маршалов и генералов – в первую очередь от Рокоссовского, – оставшихся сталинистами.
Можно даже сказать, что Жуков с восторгом отнесся к словам Хрущева, объявившего, что в мае 1956 года будет проведен специальный пленум ЦК, на котором он, Жуков, сделает доклад о роли Сталина в Великой Отечественной войне. Этот пленум должен был стать еще одним шагом на пути десталинизации. Советский народ считал роль Сталина в Великой Отечественной войне решающей, а Жуков в своем докладе должен был атаковать «культ личности» именно в этом вопросе. Он тут же взялся за работу, которая, впрочем, была проделана впустую – пленум не состоялся. Хрущев, запустивший процесс десталинизации как инструмент в борьбе за власть, решил, что достиг своих целей и при нынешнем раскладе сил в руководстве углубление десталинизации не просто не станет для него полезным, но даже может стать опасным. Вероятно, что он также не хотел, чтобы эту тему перехватил у него Жуков.
