Книга Цвингер - Елена Костюкович

За столом во дворе над морским откосом — народу!

И какой народ! Вся компания с ближней фермы, на которую завтра Джоб пойдет на виноградосбор. Плетеная крыша над пиршеством — ни дать ни взять куща. Праздничная трапеза вне дома. Мирт и лимон тоже есть. От них и пряный дух на разогретой плите, сбрызнутой олеем.

В гулливерской кастрюле доваривается мясо годовалой козы, традиционное блюдо в вечера вендеммьи. Карло — в будни спасатель на автострадах, по выходным крестьянин — обрушивает на обалдевающую Наталию историю за историей.

Та, собравшись на стуле с ногами, кроссовки с лампочками валяются в траве, колено под подбородком, с блокнотом, хотя и без магнитофона, по полузакушенной губе видно, втянута в работу. Записывает детали, подробности, цифры и имена. А на очереди еще один сидящий рядом сотрапезник. Он тоже спасатель, Роберто, подводник. Как раз сейчас у них интереснейший оперативный момент. У Портофино нашли субмарину, затопленную в годы Второй мировой войны.

— А можно я туда завтра с вами поеду? Мне хочется материал посмотреть, — выпаливает Наталия.

— Успеешь, — окорачивает ее Джанни. — Пока приди в себя. От своих собственных приключений в себя приди.

У дома несущая на доске к грилю выпотрошенную рыбу Антония вдруг издает истошный вопль. На крыльце на хвосте, вертикально, уставившись на Антонию, стоит громадная змея. Стоит и качается. Виктор уже победно занес над головой чудовища табуретку, вот наконец он на помощь, он выручит, он спасет!

Однако Джоб успевает задержать орудие убийства в Викторовых руках.

— Не смей, Виктор, это мой, это уж, мой уж! Он мышей и крыс не пускает в дом.

На прогалине туда-сюда мотается запьяневший от впечатлений ребятенок. Подпрыгивает в своем загоне, выклянчивая хлебные корки, козел.

— А о подводной лодке-то, — снова молит о деталях Наталия.

— Ну что о лодке. Подняли документацию, теперь известно. Лодку потопили союзники шестого апреля сорок четвертого года. Лодка U-455, тип VII C. Эта лодка в Атлантическом океане и Средиземном море орудовала с июня сорок первого, когда ее построили, и до сорок четвертого, когда потопили. Она уничтожила два британских судна: British Workman и Geo H. Jones. И одно французское, кажется, Rouennais.

— Вот сволочь, нашу французскую посудину сгубила, сволочуга, — бурчит Антония, вынося из подвала трехлитровую бутыль «Черного ворона».

— Да. Как минимум одну. Но нерасстрелянных боеприпасов там в ней хватает и на десять. Мы мины через отверстие в корме вынимаем и постепенно ликвидируем. Возимся с августа.

— И сколько продлится еще эта ваша работа?

— Ну, еще месяц. Как минимум. Если не два.

Наталия облегченно вздыхает. Ура, можно не спешить и завтра не нырять.

— А вы-то, синьора, вообще подводным плаванием занимались когда-нибудь?

— Я, когда училась в лицее, ездила нырять с аквалангом, тут близко, к подводному Христу. Наши мальчики доплывали и дотрагивались, а я, как ни старалась, так ни разу до Христа не донырнула.

— В каком ты лицее училась, Наталия? Ты ведь в Турине? Я тоже! — в первый раз за все время обращается при Викторе к ней Антония.

Но это при Викторе. Дамы провели тут, на холме, пока Виктор был в больнице, не менее трех часов. И, ох, кто знает — чего они без него тут друг другу навыкладывали.

— В Коттини, в художественном, архитектура и скульптура. А ты небось в классическом?

— Ну да, без фантазии. «Кавур» на площади Бернини… И в любом случае я его окончила, увы, на пятнадцать лет раньше тебя.

Наталия вспыхивает, опускает глаза, лицо напряженное, безрадостное.

Виктору и хотелось бы ее повеселить, ей явно не по себе, но Виктора самого кто порадует? Или хотя бы отвлечет? Все его мысли в реанимационном боксе. Скорей бы утро, когда больница откроется.

Беседу спасает пресловутая подлодка.

— В общем, эта лодка лежит на глубине ста двадцати трех метров. Там мы нашли тела членов экипажа.

— А вы не испугались, что там тела?

— Так это моя работа, чего пугаться. Я вынимал останки, по ходу дела загарпунил спрута.

— Ну, это нечестно. Спасатель не должен нападать на беззащитное животное.

— Беззащитное само напрашивалось. Мою ногу щупальцем обкрутило.

Договорившись о продолжении бесед и с Карло, и с Роберто, Наталия, глянув на Марко, привстает со стула и неуверенно оповещает всех, что ребенку пора домой и что они должны двигаться в Милан.

— А я вам комнату протопил, — разводит руками Джо Батта.

— Ну, будет для нас с Ортанс! — рефлекторно выпаливает Виктор.

Пауза. Наталия, замерев, глядит на прокричавшего это Виктора.

Джанни столь же пристально уставился на Наталию. Виктор обращает взоры на всех, в ужасе от содеянного. Как он при Наталии осмелился? Что с ним?

А Антония пристально и неотрывно глядит почему-то на Джоба.

— Вообще-то… Джоб, ты ведь не против? Надо было мне вас сразу получше познакомить. Джоб, это Виктор, моя первая и неизбытая любовь. Виктор, это Джобби Франкини, мой муж.

Наталия окончательно поднимается, подвигает стул, наклоняется обуться. Джоб резко выхватывает кроссовку из ее руки и вытряхивает оттуда скорпиона. На это Наталия реагирует довольно неуместным проливнем слез. Потом извиняется перед всеми, говорит, что перебор впечатлений, что она, оказывается, совершенно обессилела и обратно машину не поведет. Она оставит машину Виктору, а тот потом, как соберется в Милан, тогда и перегонит машину ей.

На что ей Вика:

— Спасибо, но мы же об этом уже с тобой договорились, ты не помнишь?

Помнит она или не помнит, это ее личное дело. Примерно эта фраза застыла у Наталии на губах, пока она прощается, целуется со всеми, равнодушнее всех — с Виктором.

Когда она пристегнула ребенка и уселась с Джанни, тот положил руку на ее плечо и явно не собирался снимать всю дорогу до Милана.

Джоб ушел возиться с посудой.

Виктор и Антония остались вдвоем.

Наступила настоящая ночь. Под каменной стеной, на топчане, они сидели на уступе. В руках у Виктора был электрический фонарь, но он был не включен. Экономили батарейки. Рассказывали друг другу счастье и несчастье. Бестолково, заглушая друг друга, наперебой.

Когда Антонию выдернули, бежав семьей, из Москвы, в ночь закрытия Олимпиады, ее должны были взять в ту ночь. Кому могло прийти в голову привязать ее к взрыву в Болонье — так и не выяснилось. Да и вообще ни к какому террору она ведь не имела никакого отношения. Но по документам полиции выходило иначе.

Из Италии верные друзья отца предупредили: имеете сутки. На девчонку поступила неожиданно подробная информация по обмену с советской агентурой, из советских спецслужб. И там весь букет: и передача песеннику наркотиков, и ввоз и раздача нелегальной подрывной литературы. В Италии имелось на нее не меньше красот: причастность (откуда только вызнали? кто на нее наклепал? Бред!) к убийству полицейского в Падуе, когда вылетел шкаф из окошка университетской канцелярии и этого бедного Аннунциату пришиб.