Книга Раскол Церкви - Дэвид Вебер

раскрасить свои корабли в яркие цвета; корпуса чарисийских военных кораблей были черными. Галеоны имели белые полосы вдоль бортов, отмечающие линию их орудийных портов, а крышки портов были выкрашены в красный цвет. Помимо их носовых фигур, это был практически единственный цвет их корпусов, резко контрастирующий с орнаментальной резьбой, позолотой и краской других флотов.

Шарлиэн обнаружила, что это было преднамеренное заявление. Чарисийские военные корабли не нуждались ни в украшениях, ни в гордой резьбе, ни в сверкающем сусальном золоте, чтобы внушить страх противнику. Их репутация прекрасно позаботилась об этом, и само отсутствие этих вещей придавало им строгую красоту, изящество функциональности, не нарушаемое ни одним ненужным элементом.

- Ты назвал в мою честь прекрасный корабль, Кэйлеб, - сказала она ему на ухо, говоря громко, когда обслуживающие паруса "Эмприс оф Чарис" моряки начали аплодировать, как только они ступили на палубу.

- Чепуха. Я назвал ее в честь должности, а не в честь человека, который ее занимает! - ответил он со злой усмешкой, затем дернулся, когда она яростно ущипнула его за ребра. Он посмотрел на нее сверху вниз, и она мило улыбнулась.

- Есть вещи похуже, чем ожидание вашего возвращения домой, ваше величество, - пообещала она ему.

- Хорошо.

Его ухмылка стала еще шире, а затем исчезла, когда они достигли входного порта и боцманской люльки, ожидающей, чтобы опустить ее на палубу пятидесятифутового катера, пришвартованного рядом с флагманом. На катере развевался новый имперский флаг, и золотой кракен Дома Армак извилисто плыл по нему, колышась на легком ветерке. Один и тот же флаг, за исключением одной детали, развевался на бизань-мачте каждого военного корабля на якорной стоянке, но на катере Шарлиэн была изображена серебряная корона императрицы над "кракеном", в то время как на флаге, развевающемся над "Эмприс оф Чарис", была изображена золотая корона императора.

Они вдвоем постояли, глядя на катер, а затем Кэйлеб глубоко вздохнул и повернулся лицом к Шарлиэн.

- Моя госпожа императрица, - сказал он так тихо, что она едва расслышала его сквозь радостные крики, раздававшиеся теперь от команды катера и распространявшиеся по всему кораблю. Она могла видеть матросов, рассредоточенных вдоль рангоута, морских пехотинцев по бортам всех этих кораблей, и она поняла, что они не болели за Кэйлеба. Или не только за Кэйлеба. Они также болели за нее.

Матросы начали вытаскивать на палубу боцманскую люльку для нее, и ей удалось не поморщиться. Мысль о том, что ее поднимут за борт и опустят на катер на веревке, как посылку, едва ли казалась достойной, но это, несомненно, было лучше, чем пытаться справиться с юбками, карабкаясь по доскам, прибитым к борту корабля. Во всяком случае, это было бы более скромно, и у нее было гораздо меньше шансов случайно и неожиданно промокнуть насквозь. И, в любом случае, это было не похоже...

Ее мысли были внезапно прерваны, когда руки Кэйлеба обняли ее. Ее глаза расширились от изумления, но это было все, на что у нее было время, прежде чем она обнаружила, что ее целуют - безжалостно, энергично и восхитительно компетентно - на глазах у всего наблюдающего флота.

На один удар сердца явное удивление удержало ее в его объятиях оцепеневшей и не реагирующей. Но только на мгновение. Конечно, это было вопиющим и скандальным нарушением всех надлежащих правил приличия, - подумала она, - тая в его объятиях, не говоря уже о том, как это нарушало этикет, протокол и общепринятые приличия, и ей было все равно.

На мгновение все остальные, казалось, были одинаково ошарашены резким отклонением от запланированной, достойной хореографии мероприятия, но затем снова раздались аплодисменты - на этот раз другие. Радостные возгласы, перемежавшиеся смехом и сопровождавшиеся хлопками в ладоши и ободряющим свистом. Шарлиэн вспоминала об этом позже, ценя удовольствие - удовольствие для Кэйлеба и для нее - скрытое в этих радостных возгласах, свисте, хлопках. На данный момент это едва ли было замечено. Ее мысли были заняты совершенно другими вещами.

Это был долгий, пылкий и очень основательный поцелуй. Кэйлеб был методичным человеком, и он нашел время, чтобы сделать все правильно. Наконец, однако, - без сомнения, из-за простой нехватки воздуха - он снова выпрямился, улыбаясь ей сквозь свист и топот ног. Позади него она увидела графа Лок-Айленда, коммодора Мэнтира и капитана Этроуза, которые изо всех сил старались не ухмыляться, как школьники, и радостный смех вокруг нее усилился, когда она потрясла пальцем перед носом своего мужа.

- Теперь ты пошел и доказал, какой ты похотливый, некультурный мужлан! - пожурила она, ее глаза сверкали. - Не могу поверить, что ты сделал что-то настолько неприличное на глазах у всех! Ты что, не понимаешь, как ты нарушил протокол?!

- Чертов протокол, - сказал он ей без раскаяния и протянул правую руку, чтобы коснуться ее лица, в то время как левой придерживал для нее опускающуюся боцманскую люльку. Его пальцы были нежны, как перышко, на ее щеке, двигаясь ласково, а глаза сияли. - Это было весело, и я намерен делать это снова... и часто. Но на сегодня, если мы не посадим тебя в эту люльку и не уберем с этого корабля, мы все пропустим прилив, и тогда, вероятно, у нас на руках будет откровенный мятеж.

- Я знаю.

Она позволила ему помочь ей сесть в люльку, хотя едва ли была настолько слаба, чтобы нуждаться в помощи. Он лично проверил, все ли в порядке, а затем завыли боцманские дудки, и морские пехотинцы вытянулись по стойке смирно и подняли оружие, когда люльку поднимали с палубы. Корабельный колокол начал бить, его глубокий, музыкальный голос звучал даже сквозь шум возобновившихся аплодисментов. Он пробил двадцать четыре раза в официальном приветствии коронованному главе государства.

- Позаботься о нем, Мерлин! - внезапно услышала она свой крик. - Верни его мне!

Она не собиралась говорить ничего такого сентиментального. Конечно, не перед всеми этими другими глазами и ушами! К счастью, аплодисменты вокруг нее были настолько ошеломляющими, что никто, возможно, не услышал бы ее.

За исключением одного человека.

- Так и сделаю, ваше величество.

Каким-то образом сейджин расслышал ее, и сквозь ревущий прибой всех этих других повышенных голосов прорвался его глубокий голос, спроецированный для того, чтобы она услышала. Она оглянулась на него, стоящего за плечом Кэйлеба, как щит за спиной своего мужа, и его неземные сапфировые глаза заблестели в солнечном свете, когда он коснулся левого плеча правым кулаком в формальном отдании чести.