Книга Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма - Коллектив авторов -- История

ли даже не десятками. Из Феодосии телеграфировали, что люди не одеты, не обуты, не вооружены. В ответ было сказано, что все будет дано в пути. Кубанцы выехали.

Только нерешительность красного командования и блестящий маневр 3-й Донской дивизии, вышедшей в тыл красным, спасли на несколько дней армию. Донцы вынудили противника оставить Геническ и Сальково, захватив трофеи и пленных (4 полка). Дорога на юг войскам генерала Кутепова была вновь открыта. Потрясенные, обессиленные части, измученные морозами, загнавшие лошадей, стихийно хлынули за перешейки.

В Ставке сделали в последний раз вид, что «никаких происшествий не случалось», и отдали директиву о переходе в наступление во фланг и в тыл красным частям, начинавшим атаки Перекопа. Директива, конечно, выполнена не была. Главные силы армии 21 октября все уже были на юг от перешейков. Официальное сообщение штаба полагает, что силы эти отошли «почти без потерь». Если признавать за потери только количество людей, выбывших из строя за смертью и по ранениям, то это заключение едва ли вызовет чьи-либо возражения, так как большая часть армии отступила из Северной Таврии, как только определился прорыв фронта. Но если принять при этом во внимание количество людей, потерявших веру в благополучный исход дела и дезертировавших из армии, если исключить весь небоеспособный по моральному своему состоянию элемент, то, пожалуй, трудно будет определить, существовала ли уже вообще тогда армия как таковая.

Да и что можно было требовать от людей, вынужденных держать винтовки голыми руками при 15–16 градусах мороза, кутавшихся вместо полушубков в мешки, набитые соломой, растерявших сплошь и рядом во время отступления свои хозяйственные части и последние жалкие крохи того, что имели.

А «патриотическая» печать даже в эти страдные дни гоголем продолжала гулять по Крыму и на всех перекрестках трубила о бодром духе в армии и о всяческом благополучии. Ни разу за все лето, ни разу даже в эти дни не раздалось тех призывов к спасению армии и всего дела, какими были полны при аналогичных недавних обстоятельствах польские и советские газеты. В лучшем случае дело ограничивалось трафаретными просьбами редакций к сердобольным людям о пожертвовании теплых вещей. Исключение составляло, пожалуй, симферопольское «Время» Бор. Суворина, отважившееся сообщать о довольно часто получавшихся в редакции целых коллекциях писем от раздетых, замерзающих офицеров и солдат. Как образец того розового настроения, в котором пребывала в эти дни печать, позволю себе воспроизвести целиком следующий очерк, озаглавленный… «Накануне победы» и напечатанный… 21 октября. Жизнерадостный предсказатель «невиданных побед» не видал в Джанкое ничего, кроме «веселого генерала Врангеля», «бодрых веселых лиц штабных» и мечущегося «как лев» тоже бодрого и развеселого генерала Слащева. Насколько соответствовала вся эта ура-глупость действительности, читатель может убедиться, сверив это описание с вышеотмеченным фактом экстренного вызова ставкой последних резервов, в том числе и кубанцев генерала Фостикова.

Никогда, разумеется, Ставка не переживала более тяжелых дней, и с веселыми лицами могли ходить только некоторые корреспонденты, близкие по духу тому герою народной сказки, который танцевал в присядку во время похорон. А между тем при желании можно было заметить в эти дни в Джанкое и описать много поучительного, что могло бы еще, пожалуй (как знать), потрясти общество и даже вызвать взрыв того подъема, который в иных случаях рождается инстинктом самосохранения.

И если брать, например, день, которым датирована эта замечательная корреспонденция, то не стоило ли разве омрачить веселую «картинку Джанкоя» кошмарной сценой прихода в тот день санитарного поезда с… замерзшими трупами, остановившегося почти рядом с поездами ставки. Окоченевшие в лишенных печей санитарных «теплушках» тела раненых были наглядным олицетворением всех преимуществ и плодов, какие могла и должна была дать в конечном своем итоге страусовая премудрость. Среди свидетелей этого преступления был один из личных адъютантов генерала Врангеля, приглашенный к санитарному поезду. Таковы были потери в людях.

Не менее серьезны были они и в материальной части. Говорить серьезно об успешном исходе эвакуации совершенно не приходится. В Мелитополе до самого последнего дня запрещено было произносить слово «эвакуация», и в штабе генерала Кутепова, за несколько часов до ухода штаба, с презрением говорили о «тыловых паникерах». В результате по официальному секретному донесению, при оставлении Северной Таврии нами было оставлено: 5 бронепоездов, несколько бронеплощадок, 18 исправных орудий (в Мелитополе), много орудий тяжелых и легких в других местах, около 100 вагонов со снарядами, 10 миллионов патронов, 25 паровозов, составы с продовольствием и интендантским имуществом, более 2 000 000 пудов хлеба и пр. Все это было несомненно результатом всего того же фатального патриотического оптимизма и упорного нежелания смотреть прямо в глаза действительности.

Паровозы для эвакуации Мелитополя мчались на север тогда, когда уже кавалерия Буденного подходила чуть ли не к самому полотну железной дороги. Бросались имущество и грузы, заблаговременная эвакуация которых диктовалась, казалось, всей логикой вещей. Брошенными миллионами пудов хлеба можно было бы прокормить население Крыма в течение всей зимней осады. Что внушило ведомству г-на Налбандова (торговли и промышленности) мысль держать его до последней минуты на территории явно угрожаемого района, так и осталось тайной.

Интересно отметить, что секретная сводка об упомянутых потерях, полученная 22 октября утром, не была сразу доложена генералу Врангелю. За обедом в этот день в Большом дворце Главнокомандующий сообщил присутствовавшим о «благополучном» завершении эвакуации Мелитополя (записываю со слов лица, присутствовавшего обычно на обеде). Все смущенно промолчали. Было совершенно непонятно, скрыта ли телеграмма от Главнокомандующего или наштаглав не успел доложить ее. Спустя три часа генерал Врангель сообщил то же и представителям печати.

При таких обстоятельствах совершился стоивший нам громадных жертв отход в Крым. «Стратегический план красных, — как выразился в своем заявлении генерал Врангель, — рассчитанный на овладение с налета укрепленной Крымской позицией, окружение и уничтожение наших армий», потерпел действительно «полную неудачу». Но едва ли кто-нибудь станет оспаривать теперь, что более чем рискованное решение главного командования относительно выполнения задуманного маневра на просторе Северной Таврии не дало совершенно ожидавшихся результатов и даже, быть может, было одной из главных причин свершившейся трагедии.

21 октября замерзающая, полураздетая, деморализованная армия, закончив отход, заняла первую линию Сиваш-Перекопских позиций. Большевики сейчас же начали предпринимать подготовительные работы для атаки перешейков. К Перекопу подвозились тяжелые орудия, произведена была необходимая перегруппировка. 1-я Конная армия Буденного, занявшая