Книга У рифа Армагеддон - Дэвид Вебер

кормовой якорь! - скомандовал Мэнтир, и Корби повторил приказ. Якорь исчез в белых волнах, а трос, тянувшийся на корму по центру его причальной палубы, дымился, когда терся на пороге одного из кормовых орудийных портов.

- Взять на гитовы! - крикнул Садлир.

Офицеры, ответственные за каждую мачту, повторили приказ, и матросы на поручнях ослабили фалы, поворачивая реи марселей на их подъемниках и выпуская ветер из них. Другие моряки тянули бык- и нок-гордени, пока поворачивалась рея, и Садлир внимательно наблюдал.

- Поворот с подветренной стороны! Убрать марсели!

Полотно исчезло, когда моряки на гитовах подтянули его к реям и закрепили. Еще несколько человек на носовой палубе взялись за кливера, в то время как вытягивался якорный трос, и судно остановилось, когда лапы его якоря вонзились в дно Крэг-Рич.

- Установить шпринг! - приказал Мэнтир, и матросы Корби прикрепили уже подготовленный конец пружинного троса к якорному канату сразу за орудийным портом.

- Взяться за кормовой кабестан! - крикнул капитан, и заранее проинструктированные матросы побежали к кабестану, чтобы ослабить натяжение шпринга.

* * *

Граф Тирск, спотыкаясь, вышел из своей каюты под дождь, босиком, в одних бриджах, когда загрохотали новые пушки. Он бросился вверх по лестнице на верхнюю часть кормового замка, не обращая внимания на ледяную воду, стекающую по его обнаженному торсу, и с ужасом, не веря своим глазам, смотрел на дикие вспышки, освещающие дождь.

Это было зрелище, подобного которому ни один житель Сэйфхолда никогда раньше не видел. Чарисийские пушки грохотали и ревели, дульные вспышки были невероятно длинными и яркими в темноте. Повалил дым, поднимаясь сернистыми облаками, пахнущими собственной серой Шан-вей. Каждая вспышка из дула высвечивала каждую падающую каплю дождя на фоне ночи, как рубины или кровавые бриллианты, и столбы дыма поднимались вверх, освещенные снизу, как пары над извергающимися вулканами.

И граф Тирск вообще ничего не мог с этим поделать.

* * *

"Ройял Бедар" накренилась, когда еще один галеон - шестой, мелькнуло в голове лейтенанта Блейдина - медленно прошел мимо ее носа, гремя пушками. Лейтенант стоял на верхней ступеньке трапа левого борта - трап правого борта превратился в развалины, как и мачта, чей сломанный обрубок возвышался на десять футов над палубой, - цепляясь за поручень бака для опоры, и икра его правой ноги была рассечена осколком, как будто мечом. Он чувствовал, как горячая кровь стекает по ноге, но не обращал на это внимания, как и на дождь, подбадривая матросов, пытавшихся зарядить два носовых орудия галеры, несмотря на вой ядер у них в ушах.

Но потом он почувствовал запах дыма. Не порохового дыма, поднимающегося от вражеских орудий на прорезанном дождем ветру, а гораздо более ужасающего дыма. Дыма горящего дерева.

Его голова резко повернулась, и он побледнел от нового ужаса. Оторванная мачта упала поперек палубы под углом, накрыв сломанной реей и ее грузом из промокшей парусины люк в середине корабля. Но теперь дым валил из наполовину заблокированного люка, просачиваясь сквозь упавший такелаж и обломки, сгущаясь в плотный, освещенный пламенем столб, поднимаясь вокруг реи и мачты.

Он не знал, что произошло. Скорее всего, один из тех зажженных фонарей под палубами был разбит вдребезги, разлив горящее масло по палубам. Или это мог быть несчастный случай, когда одна из пороховых обезьян пыталась донести боеприпасы к пушкам. Возможно, это даже был пылающий пыж, выпущенный из одной из чарисийских пушек.

На самом деле не имело значения, как это началось. Злейшим врагом деревянных кораблей было не море, а огонь. Построенные из выдержанных бревен, выкрашенные внутри и снаружи, пропитанные смолой, обмотанные просмоленной веревкой, они были трутницами, ожидающими искры даже в такую погоду, и искра к "Ройял Бедар" была доставлена.

При других обстоятельствах с пожаром можно было бы бороться, его можно было бы локализовать и потушить. Но не при таких обстоятельствах. Не в то время, как снаряды продолжали пробивать корпус корабля, калеча и потроша перепуганный экипаж, чьи измученные мозги все еще пытались вырваться из сна в кошмар.

- Покинуть корабль! Покинуть корабль!

Блейдин не знал, кто крикнул это первым, но бороться с паникой, которую это вызвало, было невозможно. Если уж на то пошло, бороться с этим не было смысла, и он с трудом преодолел остаток пути вверх по трапу и перебрался на левый фальшборт. Он посмотрел на них сверху, и его челюсти сжались. Шлюпки галеры были спущены, когда она встала на якорь, и люди бросались за борт, продираясь сквозь воду, пытаясь добраться до этого хотя бы временного убежища.

Блейдин повернулся к фальшборту. Один из орудийных расчетов все еще пытался зарядить свое оружие, и он, прихрамывая, вернулся, чтобы схватить ближайшего человека за руку.

- Забудь об этом! - крикнул он. - У нас нет времени! За борт, ребята!

Остальная часть орудийного расчета на мгновение уставилась на него дикими глазами. Затем они исчезли, перелезая через фальшборт. Блейдин проводил их взглядом, затем повернулся, чтобы в последний раз оглядеть палубу и убедиться, что все ушли или собираются уходить.

Пламя начало вырываться из люка. Он чувствовал его жар на своем лице отсюда, даже сквозь дождь, и попытался закрыть уши, чтобы не слышать мучительных криков людей, запертых внизу в этом пылающем аду.

Больше он ничего не мог сделать и повернулся, чтобы последовать за орудийным расчетом... как раз в тот момент, когда одиночное ядро последнего оглушительного бортового залпа поразило его прямо в грудь.

Четырнадцать минут спустя пламя добралось до корабельного погреба.

* * *

По крайней мере, три из стоящих на якоре галер теперь были в огне, ярко освещая якорную стоянку, несмотря на дождь. Мерлин стоял рядом с Кэйлебом на юте "Дреднота", в то время как орудия галеона продолжали обстреливать свои цели, и дикая картина разрушения вокруг него затмевала все, что когда-либо видела своими глазами Нимуэ Элбан, которая сражалась с силой самого ядерного синтеза.

Корабль больше не двигался. Он был неподвижен - возможно, не так устойчив, как береговая крепость в этих покрытых белыми шапками водах, но достаточно близко к этому для артиллеристов, привыкших к качке корабля в море. В этих условиях попадание по таким же закрепленным целям было для них детской забавой, и их скорострельность была намного выше, чем это было бы с палубы движущегося корабля. Они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, как автоматы, превращая свои цели в разбитые вдребезги обломки.

Пар вился из горячих