Книга Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

184 Последняя фраза в дневнике записана так: «Ей (России), видимо, суждено и дальнейшее большевистское властвование».

185 М. – это инженер Мейерович.

186 Из этой поденной записи Болдырев опустил строки, касающиеся его знакомства с Яроцким, о котором говорит, что «он, кажется, был помощником градоначальника в Петрограде еще при царском режиме» и сейчас направляется в Америку. «Яроцкий, – пишет Болдырев, – видимо, чует здесь поживу, очень обрадовался знакомству со мной, просил во вторник пообедать у него, а ведь, вероятно, дошли до него вести о «социалистическом генерале».

Болдырев не замечает того, что японцы к нему подослали разведчика Ой, а колчаковцы – полицейского Яроцкого. И с каждым из них Болдырев ведет разговоры.

187 Я. – это лейб-казак Янов.

188 Опущены слова: «Гуковский (адъютант Болдырева) уверяет, что к нему (Янову) первым примчался приветствовать наш посол Поклевский. Что ж, может быть, хоть это оживит его незавидную участь представителя непризнаваемых правителей».

189 Опущена фраза: «Долго беседовали с Мейеровичем о дружбе Сергия с Гурляндом».

190 Лига Наций создалась в 1919 г. по инициативе президента США Вильсона. Это организация, служащая в руках держав согласия орудием для укрепления своей мощи и своего влияния.

191 Пропуск: «Принесли радио из Сан-Франциско от Авксентьева. Шлют всем привет. Их там, судя по газетам, довольно бесцеремонно задержали до выяснения причин их изгнания».

192 Своеобразная, однако, это была «информация», ибо в действительности она обслуживала не Болдырева, а японцев и колчаковцев, поставив их в полнейшую известность о настроениях, намерениях и планах Болдырева.

193 Опущена заключительная фраза: «Здесь Нокс спасает Россию, а там его соотечественники постепенно скушают Персию».

194 Опущены слова: «С просьбой походатайствовать пред японским военным министром о разрешении ее арестованному мужу выехать в Японию, и другую телеграмму, что» и т. д.

195 Опущены слова: «По части ареста, главным образом, орудует по прежней своей специальности помощник Хорвата, генерал Иванов-Ринов, исполнитель Бутенко».

196 Радко-Дмитриев – генерал, болгарин, демонстративно поступивший в начале мировой войны на русскую службу.

197 Опущены слова: «Гуно совершенно разделяет мои взгляды на положение дел».

198 Опущены слова: «Я ему заметил, что решительные меры против инакомыслящих не характеризуют слабость Омского правительства».

199 Опущены слова: «Он все время задним умом крепок».

200 Опущены слова: «И еще может быть, что в будущем она будет помогать англичанам, да и им, японцам, пригодится как добрая соседка».

201 Опущены слова: «Видимо, этому молодому чеху придется сыграть роль в настоящих судьбах России». Дальше читаем мы в дневнике следующий абзац: «Чувствую, что дольше тянуть это неопределенное положение нельзя. Из грустных размышлений вывел меня визит Г. Оболенского, просил позволения зайти с важным делом, предупредить, что в четверг на завтраке будет мадам А., которая будто бы состоит агентом большевиков. Странно, что это не известно В. Н. и он пригласил ее на завтрак. Во всяком случае, предупреждение весьма не лишнее. Не знаю, насколько искренен Оболенский, заявивший, что японцы от меня в восторге и едва ли помирятся с Колчаком, даже при изменении симпатий в их сторону».

Разговоры о большевистском агенте, конечно, чепуха. В феврале 1919 г., когда советская власть билась в кольце блокады контрреволюционного окружения, некогда было думать о Болдыреве.

202 Опущены слова: «Опять общий упрек, что я не там, не при работе. Что ж? Они не знают о подлых приемах, несомненно с ведома Колчака сделавших неизбежным мое изгнание. Тот же упрек повторяет и Нокс, тоже отлично понимающий обстановку. Черт его знает! Издевается или лицемерит?»

203 Вместо последних слов в дневнике записано: «По-прежнему довольно беззастенчиво лгут против Директории».

204 Опущен конец: «А на душе скверно. Тяжело и за общее положение дел. Видимо, и Сибирь не избежит участи Европейской России».

205 Опущены слова: «Тяжело было на душе и, кажется, больше всего от сознания, что наслаждаешься, когда на родине трагедия. Донкихотство это или так и должно быть?»

206 «На что?!» На диктаторский трон! Странно, что Болдырев притворяется наивным. Как будто не знает об агитации, которая японофильцами велась вокруг его имени. Ведь заезжал же к Болдыреву Яроцкий, и говорил он о каких-то письмах Курбатова.

207 Писал письма «Жанену, Ноксу и другим».

208 Болдырев сделал отступление от дневника, очевидно, для того, чтобы уточнить свои поденные записи, словом, чтобы и читателю выяснить «поставленные интервенцией задачи и, в частности, роль Японии». Но это отступление страдает существенными недоговоренностями. С другой стороны, Болдырев делает попытку обрисовать ту роль, которую он тогда играл в Японии, в слишком безобидном свете, причем подчеркивает, что и в своей дипломатической деятельности он руководился исключительно благими порывами и искренней любовью к «родине». Своим отступлением Болдырев делает также попытку оправдать себя перед современным читателем. Как будто в этом есть надобность. Как будто непонятно, что не простой любознательностью и не чисто академическими соображениями руководился Болдырев, когда в Японии напялил на себя тогу дипломата. Ведь каждый знает, что в то время Болдырев стоял на той позиции, что следует бороться с большевиками до победного конца и что эта победа может, а также и должна быть достигнута. Сам Болдырев тоже признается, что «считал интервенцию» тяжелой, но неизбежной в сложившихся условиях необходимостью. Казалось бы, что если говорить, так договорить уж до конца, ведь известно, что «быль – молодцу не в укор». А между тем Болдырев не договаривает, вследствие чего скрадывается от читателя вся неудача этой дипломатии и сглаживается комичность дипломатической роли, которую Болдырев играл.

Чего ради Болдырев, писавший Колчаку, что хочет выехать на Украину, для своего изгнания избрал Японию? Хотел, скажут, некоторое время отдохнуть от пережитых треволнений среди интересного народа и своеобразно-экзотической природы, которая так манит каждого туриста. Так ли это?

Вторая часть книги почти целиком посвящена описанию того, что интересовало Болдырева как туриста.

Но некоторые места второй части, места, тщательно очищенные от предательских деталей, которые мы, по возможности, привели в примечаниях, ясно указывают, что не только интересы туриста, но и соображения другого рода направили шаги Болдырева в Японию. Болдырев, видите ли, не мог простить обиду, которую нанес ему Колчак. Руководясь интересами родины и отечества, Болдырев жаждал реванша. Для подготовки же этого реванша Япония, как всякий понимает, была самая благодарная почва.