Книга Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

– Ты имел в виду нас всех, – сказал я. – С ним была его жена, а еще Пэт Пэттерсон и, может, еще несколько человек. Не знаю сколько, да и какая разница. Для меня незнакомые все на одно лицо. И представь себе: какой-то псих старается вклиниться в свиту, бормочет, мол, сядет на место Вероники…

– Невозможно, – отрезал Конрад. – Он знал…

– Так, значит, забыл/- закричал я, чувствуя, что меня снова зашкаливает. – Мы говорим про черепно-мозговую травму, Гарольд? Ты хочешь сказать, ему память отшибли?

Он помолчал ровно столько, чтобы я впервые за этот день улыбнулся.

– Очень неприятный материал может получиться, Гарольд, – сказал я. – Али так отделали, что вместо мозгов у него яичница? Может, надо, чтобы у него лицензию отозвали, а? «Пора кончать с трепом про возвращение, Тупица. У тебя мозги набекрень, тебе в дурдом дорога. Кстати, какие у тебя шансы устроиться на работу?»

– Ну и сволочь же ты, – пробормотал Конрад. – Ладно. К черту всю ерунду. Лови тачку, встретимся в «Плазе». Мне надо было там быть полчаса назад.

– Я думал, ты заказал «Парк-лейн».

– Не волнуйся, дуй туда, – квакнул он. – Встречу тебя в «Плазе». Не тяни время.

– Что? – вновь завопил я. – Чего мне не делать? У меня крайний срок пятница, Гарольд, а сегодня воскресенье! Ты звонишь мне посреди ночи в Колорадо, мол, надо садиться на первый же рейс в Чикаго, потому что Мухаммед Али ни с того ни с сего решил, что он хочет со мной поговорить, – после того тупого дерьма в Вегасе. Я иду на сумасшедший риск, кидаю манатки в парашютную сумку и лечу за две тысячи миль, хотя у меня проходит срок сдачи, встречаться в Чикаго с мужиком, который, когда я наконец его разыскиваю, обращается со мной, как с алкашом… А теперь ты, гад, мне говоришь про «не тяни время»?

Теперь я уже орал во все горло, привлекая взгляды со всех сторон, поэтому постарался успокоиться: не хватало еще, чтобы меня забрали за публичное помешательство в аэропорту. Я ведь в Нью-Йорке, мне негде работать, и до немыслимого срока сдачи материала осталось пять дней, а теперь Конрад говорит, что мой давно просроченный разговор с Али опять «обламывается».

– Просто поймай такси и приезжай в «Плазу», – говорил тем временем он. – Не волнуйся, я все улажу…

– Ну… Я уже в Нью-Йорке и тебя-то, Гарольд, непременно хочу повидать. Ладно, приеду. Но… – Я замолчал, завороженный сценой, которая вдруг очень живо развернулась перед моим внутренним взором, пока я стоял в телефонной будке в зале прилета. – Но давай-ка расскажу тебе, что сделаю завтра, если ты все не уладишь.

– Только не сейчас. Мне надо бежать…

– Да слушай ты! – гаркнул я. – Хочу, чтобы ты, Гарольд, кое-что уяснил, потому что это очень серьезно может сказаться на твоем имидже.

Тишина.

– Вот что я планирую сделать, когда проснусь завтра в «Плазе» ровно в одиннадцать утра, – спокойно сказал я. – Выпью пару-тройку «кровавых мэри», потом пойду в магазинчик при отеле, куплю какие-нибудь дамские трусики, черный парик и солнечные очки, как у тебя, Гарольд. Затем поднимусь к себе, позвоню в Daily News и скажу, пусть ровно в полдень пришлют фотографа к фонтану «Плаза» на пресс-конференцию с Али и Бобом Арумом. Ах да, меня зовут Хол Конрад, всем известный промоутер и администратор Мухаммеда Али. А дальше, ровно в полдень, я выйду из номера в «Плаза» в одних лишь прозрачных трусах, парике и черных очках, спущусь на лифте вниз, очень спокойно выйду на улицу и залезу в фонтан «Плаза», размахивая бутылкой «Фернет Бранка» в одной руке и косяком в другой… И я стану ОРАТЬ, Гарольд, орать на всех, кто станет у меня на пути или даже остановится поглазеть.

– Чушь! – отрезал он. – Тебя упрячут в кутузку.

– Нет, – возразил я. – Туда упрячут тебя. Когда меня заберут, я назовусь Ходом Конрадом, скажу, мол, всего лишь хотел подготовить почву для предстоящей пресс-конференции с Али и Арумом, и тогда у тебя будет новая фотка для портфолио. News на первой полосе напечатает снимок «знаменитого промоутера» Гарольда Конрада.

Внезапно сцена, как в кино, ожила у меня перед глазами. Наброшусь на идиотиков в лифте, буду визжать и бредить про «сломленных духом» и «мудаков, крадущих одежду у бедных». Далее последует приступ рыданий душевнобольного. Как-нибудь доберусь до вестибюля, где быстро возьму себя в руки и начну представляться всем и каждому, приглашая на пресс-конференцию в фонтане. А после, когда наконец залезу в воду и приму нужную позу на потеху спешащей на ланч толпе, раздастся мой визг: «Отбросьте ТЩЕСЛАВИЕ! Взгляните на меня, я не ТЩЕСЛАВЕН! Меня зовут Хол Конрад, и я прекрасно себя чувствую! Я горд, что могу носить дамские трусы на улицах Нью-Йорка, и Мухаммед Али тоже. Да! Он придет через пару минут и одет будет в точности, как я. И Боб Арум тоже! – завоплю я. – Он не стыдится дамских трусов».

Толпе это придется не по вкусу, тут сомневаться не приходится. Голый мужик на улице это одно, но чтобы недавно поверженный чемпион мира в тяжелом весе расхаживал в дезабилье вокруг фонтана – слишком странное зрелище, чтобы его спустить.

Бокс – и так плохо, а реслинг еще хуже: но даже нью-йоркский сброд не перенесет такого спектакля. К тому времени когда прибудет полиция, он начнет выворачивать брусчатку из мостовой.

* * *

– Перестань мне угрожать, урод ты пьяный! – закричал Конрад. – Садись в машину, встретимся в «Плазе». К тому времени как приедешь, у меня все будет на мази. Пойдем к нему в номер и там поговорим.

Пожав плечами, я повесил трубку. «Почему нет?» – подумал я. На рейс назад в Колорадо я уже не успею, поэтому можно и в «Плазу», а там избавимся от очередной кредитки, а заодно и от очередного друга. Я знал, Конрад искренне старается, но еще я знал, что на сей раз он хватается за соломинку, ведь мы оба понимали, какой глубокий и обманчиво узкий ров восемнадцать лет славы заставили прокопать Али между личным и публичным «я».

И не один ров, а целый десяток. Али научился тонкому искусству каждый из них выдавать за «последний великий прыжок» между чужаком и им самим. Но всегда остается еще один ров, и немного найдется любопытных чужаков, которые добрались хотя бы до третьего.

Одни довольны и счастливы улыбке и шутке в вестибюле отеля, другие настаивают, желают пересечь два или даже три его рва, прежде чем почувствуют, что они накоротке пообщались с Чемпом. Но очень немногие понимают, сколько же рвов существует на самом деле.

Я навскидку предположил бы, что девять, но острый ум Али и его нюх на пиар с легкостью заставляют третий ров казаться девятым. Этот мир полон спортивных журналистов, которые так и не догадались, где они, до тех пока те же самые «частные мысли» и «спонтанные всплески красноречия», которые они тщательно подбирали за Чемпом в редкие минуты общения наедине, не появлялись слово в слово холодным черным шрифтом под чужим заголовком.

Али не нужно, чтобы от его имени выступали наемные профи и пиарщики, он научился так умело их использовать, что может приберечь себя для редких разговоров, которые интересны ему… А они выпадают редко, но всякий, кто узнал Мухаммеда Али с этой стороны, их не забудет. У него чувство юмора одиночки и высокая самооценка, въевшаяся настолько глубоко, что временами он словно бы балансирует на опасной грани между манией величия и истинной неуязвимостью.