Книга Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка вошла в комнату и что-то прошептала тете на ухо, после чего та встала и сделала Джованне и Витантонио знак следовать за ней наверх. Они прошли прямо к отцу Феличе. У двери сидела на стуле монахиня, также читавшая розарий и не поднявшая на них глаз. В комнате находились доктор Риччарди и еще один врач, незнакомый, приехавший из Бари. Когда они подошли к кровати, отец Феличе не шелохнулся. Глаза были открыты, но он на них не смотрел. И ничего не говорил. Бабушка попросила:
– Поцелуйте его.
Джованна подошла и поцеловала отца Феличе в лоб. Затем Витантонио поцеловал крестного в щеку; того не брили, щека была колючая.
– Поправляйтесь. Когда вам станет лучше, мы поедем на праздник Маджо[28] в Аччеттуру, – сказал он тихонько, прежде чем отойти, хотя понимал, что больной его не слышит.
– Молитесь о нем, – в который раз попросила бабушка, когда они выходили из комнаты.
Утром того дня отец Феличе шел в собор Сан-Сабино, чтобы служить полуденную мессу вместе с епископом и после помочь ему во время таинства конфирмации, как вдруг упал; одну сторону тела парализовало. Когда бабушку известили из семинарии, она приехала в Бари и настояла на том, чтобы увезти брата к себе в деревню.
Отец Феличе не поправился к празднику Маджо и не поехал с детьми в Аччеттуру, куда они уже несколько лет собирались. Собственно, он так до конца и не оправился настолько, чтобы поехать куда-нибудь или возобновить занятия музыкой. Полгода прошло, прежде чем он немного окреп и смог снова начать ходить, и с тех пор он больше времени проводил в Беллоротондо, чем в семинарии в Бари.
Отец Феличе был человек редкой доброты, который жил в своем мире. Будь он крестьянином, о нем снисходительно говорили бы «чудак-человек», но поскольку он приходился братом синьоре Анджеле, хозяйке Беллоротондо, его называли «добрая душа». Он был так наивен, что полагал, будто все люди так же счастливы, как и он, и если бы ему рассказали о горестях жителей Апулии или об ужасах фашизма, он не смог бы поверить. Он никогда даже не мог отличить, кто из его прихожан одного с ним круга, а кто нищий с паперти. Словом, он был не от мира сего.
Он приехал в Апулию из родной Венеции вслед за сестрой и, вопреки предсказаниям многочисленной родни, легко прижился на новом месте. Ему поручили преподавать сольфеджио в семинарии в Бари, также он давал частные уроки игры на фортепиано. Когда удавалось, он ездил с семинаристами на экскурсии в горы, поскольку любил природу и прогулки, а на каникулы всегда приезжал в Беллоротондо.
Синьора Анджела очень любила брата и никому не позволяла над ним подшучивать, даже когда тому случалось испортить воздух за обедом и он сидел с извиняющимся видом, смущенно улыбаясь. Дети тоже были сильно привязаны к нему. Он разучивал с ними песенки, водил гулять и никогда не ругал. Анджело и «четыре евангелиста», напротив, открыто смеялись над ним, переняв эту привычку у своего отца, синьора Антонио, который не упускал случая подшутить и посмеяться над шурином. Синьор Антонио был всего лишь деревенским землевладельцем с огрубевшим сердцем и просто находил, что отец Феличе – слишком уж добрая душа.
В школе было два заводилы – Витантонио и Джокаваццо. Они были самые сильные, самые отважные, самые независимые – и соперничали за симпатии однокашников. Все остальные ученики, не обладая их темпераментом, делились на две враждующие стороны в соответствии с воинственными замыслами своих вожаков.
Мало кто из учеников оставался в стороне от этого соперничества, только одиночки, всегда решавшие за себя, – хромой Арджезе, которого никто не любил, и Санте Микколи, который места себе не находил от тоски по дому и бродил по школе как тень. Они составляли небольшую отдельную группу, и жилось им несладко: тем, кто не принадлежал ни к одной из сторон, доставалось от всех. Особенно страдал Микколи, его несколько женоподобная внешность будила в соучениках агрессию. Витантонио защищал его на расстоянии и пресекал любые попытки самоутвердиться за его счет. Зеленые глаза Микколи напоминали Витантонио о Джованне.
Ссоры между противниками возникали по малейшему поводу, и очень скоро никто уже не мог вспомнить причины. Хотя причины никого и не заботили – это искала выхода энергия, зажатая в тиски суровой дисциплины католической школы.
Витантонио и Джокаваццо научились обмениваться взглядами исподлобья и издалека ненавидеть друг друга. Их соперничество имело долгую историю и уходило корнями в те времена, когда оба учились в начальной школе Беллоротондо и в средней школе в Мартина-Франке, однако там они демонстрировали взаимное уважение и избегали прямых столкновений. Но в закрытой школе в Бари контакты были неизбежны, и битва один на один в том последнем триместре 1935 года казалась неминуемой.
Она едва не произошла, когда однажды дружки Джокаваццо донимали беднягу Арджезе, который пытался убежать, приволакивая ногу. Витантонио в одиночку вышел на его защиту и разогнал преследователей. Он только что повалил на землю двух последних драчунов, поставив им подножку, как появился задира Джокаваццо:
– Смотрю, ты не боишься этих недоносков. А вот связаться со мной у тебя кишка тонка.
– Если ты хочешь настоящей драки, так и скажи, увидимся на футбольном поле. А сейчас пусть твои дружки оставят Арджезе в покое. Он чуток хромает, потому что болел в детстве полиомиелитом, но зато он умнее всех вас вместе взятых. Видел я, как вы бегаете за ним перед экзаменами.
Джокаваццо посмотрел Витантонио в глаза, но ничего не ответил. Тем временем собрались друзья того и другого, ожидая только знака вожаков, чтобы начать работать кулаками, но Джокаваццо вдруг повернулся к противнику спиной и крикнул своим:
– Уходим! Что вы здесь забыли?
До сих пор сценарий всегда был неизменен: вожаки дрались вместе с тремя-четырьмя товарищами, но никогда один на один. Поэтому когда они наконец бросили вызов друг другу, новость распространилась молниеносно. Полшколы собралось поддержать соперников.
Драка произошла на следующий день после возвращения Витантонио, который из-за собственной болезни и зрелища разбитого апоплексическим ударом крестного был как никогда чувствителен. Он тайком курил в кабинке туалета, когда услышал, что Джокаваццо насмехается над семьей тети:
– Пальмизано были трусы. Иначе как объяснить, что вся семья вымерла? Говорю вам, причина может быть только одна. На войне смерть сразу видит трусов.
