Книга Другая правда. Том 2 - Александра Маринина

– Уверены, что так и было?

– По стилю видно. Жалобы, написанные матерью, и эта «рыба» одной рукой написаны. Человек, несущий службу в Синодальном отделе, имеет как минимум два образования, пользуется другими словами и выражениями и излагает мысли совершенно иначе. Этот документ датирован две тысячи тринадцатым годом. После этого мать, уже состарившаяся и ослабевшая, свои попытки реабилитировать сына прекращает. На сегодняшний день ей восемьдесят шесть лет, может быть, ее уже нет в живых. Похоже?

– Анастасия Павловна, почему надо обязательно гадать на кофейной гуще? Вот не понимаю я этого! Можно же поехать к матери Сокольникова и все у нее спросить. Если она жива, конечно.

Они подошли к подъезду, Настя полезла в сумку за ключами, чтобы достать «таблетку», открывающую электронный замок.

– Что спросить? Кастрировала ли она материалы дела и если да, то для чего? И что вы собираетесь услышать в ответ?

Дверь распахнулась, им навстречу из подъезда вышла пожилая соседка с третьего этажа, внук которой одно время регулярно обращался к Чистякову за помощью в решении задач по математике.

– Ой, Настенька! – запричитала соседка. – А Лешенька где? Что-то его не видно.

– Он в командировке.

– Далеко? Опять в Америке?

– Куда ближе, в Новосибирске.

– А-а… А ты, значит, молодого гостя к себе ведешь, пока муж в отъезде?

Тетка была вредной и обожала сплетни, но ее внук был таким славным мальчишкой и так горячо жаждал овладеть премудростями математической науки, что Настя все ей прощала. Еще в седьмом классе он с упоением решал задачи из физматовского курса и порой приятно удивлял Чистякова нестандартностью мышления. Но сейчас почему-то не было настроения прощать и не обращать внимания.

– Да, – Настя лучезарно улыбнулась соседке, – вот, познакомилась только что на улице, веду к себе юного любовника. А что такого? Имею право. Надеюсь, вы Леше не скажете, не выдадите меня?

– Конечно-конечно, – торопливо закивала тетка с третьего этажа. – Но ты, Настасья, все же поостереглась бы, совесть иметь надо, не в твои года уже… вот это самое…

– Вы правы, в мои года еще рано, вот в ваши – в самый раз, пора начинать.

– Хамка ты, Настасья!

Настя снова улыбнулась, ничего не ответила и направилась к лифту.

– Что это было? – оторопело спросил Петр, когда кабина двинулась вверх.

– Это была Зоя Леонидовна с третьего этажа. А в чем дело?

– Вы с ней так разговаривали… Мне даже не по себе стало.

– Видите ли, Зоя Леонидовна – особа крайне неприятная, грешит любопытством и злоязычием, но она единственная из всех соседей, кто знает нас по имени и вообще в курсе, что мы есть на этом свете. Звучит банально, но в случае надобности к ней хотя бы можно обратиться за щепоткой соли или за таблеткой, если нет возможности купить самой. Ее внук бывает у нас дома, он хороший парень, умный, учится в МИФИ, общается с моим мужем на разные математические темы. Иногда Зоя бывает совершенно невыносима, как, например, только что…

Двери лифта разъехались, они вышли, и Настя продолжила:

– Но я всегда терпела и молчала. Все-таки единственный человек во всем доме, с которым мы более или менее знакомы, не хотелось обострять отношения. А сегодня не промолчала. Все равно мы скоро переедем, так какой смысл наступать себе на горло и терпеть?

Она сняла кроссовки, сунула ноги в тапочки и прошла в комнату.

– На чем мы остановились?

– На том, что можно поехать к матери Сокольникова и спросить, кому и зачем она передавала материалы. Чего гадать-то попусту? Если мать уже умерла, нужно найти сестру, она наверняка полностью в курсе. И про отца мы совсем забыли, а он ведь тоже может знать.

– Скучно с вами, Петр. Вы все время ищете самый легкий и самый ненадежный путь: задать вопрос и получить ответ. Способ, конечно, работает часто, но не всегда, даже на допросе в кабинете следователя или в зале суда свидетеля просят дать подписку о том, что он предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. Допущение, что человек соврет, отвечая на вопрос, заложено в закон. В закон! А вы надеетесь на то, что вам, человеку с улицы, все немедленно кинутся говорить правду. Очередная иллюзия. И потом: ответы на вопросы – это всего лишь слова, они могут быть какими угодно. Нужно анализировать поступки, потому что они неподдельны, они отражают то, чего человек на самом деле хочет, чего добивается, к чему стремится. Анализ поступков и поиск мотивов этих поступков – вот что важно и интересно, а вовсе не слова.

Она вытащила из тубуса один лист, разложила на полу, прижала уголки снятыми с полки книгами, достала длинную метровую линейку, взяла со стола карандаш.

– Сразу предупреждаю: юношескую гибкость я давно утратила, у меня больная спина, поэтому зрелище дамы в возрасте, ползающей на карачках, вряд ли доставит вам эстетическое удовольствие. Но вы уж потерпите.

Она вдруг вздохнула, неуклюже уселась на пол, вытянула ноги.

– Знаете, Петр, я чувствую себя отвратительно.

– Вам нездоровится? – испугался он. – Принести лекарство? Может, «Скорую» вызвать? Вы только скажите…

– Да я не в этом смысле, – грустно засмеялась Настя. – Не физически. Морально. Со стороны выглядит так, будто я все время вас поучаю, читаю вам длинные лекции и нотации, морализирую и все такое. Я сама себе противна в этой роли. Могу предположить, что и вас это сильно раздражает.

– Нет, ну что вы…

– Я не умею быть учителем, никогда этим не занималась, у меня нет опыта. И нет таланта объяснять сложный ход вещей коротко, в двух словах, мне все время кажется, что нужны мелкие подробности и детали, чтобы собеседник меня понял. Наверное, это заблуждение, и люди гораздо умнее и соображают быстрее, чем мне представляется, им не нужны мои пространные разъяснения и аргументы, они уже все поняли после первых двух фраз. Признаю за собой этот недостаток, но предупреждаю честно: пытаться избавиться от него не буду. Во всяком случае, не сегодня и не в ближайшее время. Вы – мой первый ученик и, вполне возможно, последний, так что дидактические навыки мне вряд ли пригодятся в будущем. Если вам показалось, что я пытаюсь быть ментором и учить вас жизни, то это не так, честное слово, поверьте. Поэтому прошу вас не сердиться и не раздражаться, извинить меня и смириться с моей педагогической неполноценностью.

Петр растерянно молчал, не зная, что ответить, и Настя по его молчанию поняла, что ее длинные объяснения и в самом деле воспринимаются им как поучения. Понятно, что молодого человека такое не может не бесить. Должно и бесить, и раздражать, и вызывать отторжение, желание непременно опровергнуть или сделать наоборот. «Никуда я не гожусь, – уныло констатировала она. – Знаний и опыта выше крыши, могла бы научить многому, а умения, таланта научить бог не дал. Ничего, кроме отвращения и злости, я у своих учеников вызывать не буду».