Книга Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ноябре 1974 года американский президент Джеральд Форд прилетел во Владивосток, чтобы встретиться с Брежневым.
«По обочинам дороги, — вспоминал будущий член-корреспондент Академии наук Игорь Иванов, — солдаты в спешке крушили ветхие, покосившиеся заборы и втыкали в снег свежесрубленные елки, имитируя потмекинское благоустройство в честь американских гостей. Правда, в итоге американский президент поехал в город другой дорогой — не с гражданского, а с военно-морского аэродрома, и на этом пути его ждал сюрприз.
На платформе конечной станции маршрута Форда под названием «Океанская» висело бодрое объявление, что именно сегодня в ее окрестностях состоятся краевые соревнования по ориентированию.
— Отменят — безапелляционно изрек я.
Михаил Абрамович Мильштейн из Института США и Канады засомневался. И оказался прав. Во всеобщей горячке подготовки встречи на высшем уровне соревнования отменить забыли, и буквально через час после расположения гостей на правительственных дачах: Брежнева — у первого секретаря Приморского обкома, а Форда — у командующего Тихоокеанским флотом, по лесу вокруг них вдруг забегали спортивного вида люди с компасами в руках, которых дружно ловила и наша, и американская охрана».
Во время встречи возникло более серьезное осложнение. Все документы, связанные с ограничением стратегических вооружений, были заранее согласованы. Но Джеральд Форд внезапно попросил кое-что поменять. По мнению советских экспертов, это изменение, выгодное американцам, вполне можно было принять. Во всяком случае, из-за него не следовало отказываться от подписания столь важных документов.
Но Брежнев не хотел принимать единоличное решение и в соответствии с партийными традициями запросил мнение политбюро. Тем более, что встрече с Фордом и без того предшествовала бурная дискуссия в Москве. Военные доказывали, что нельзя подписывать договор, если в нем не учтены американские средства передового базирования — ракеты и самолеты на базах вокруг СССР. Это оружие первого удара, учитывая их близость к советской территории.
Министр обороны Гречко грозно заявил, что, если подобный договор будет заключен, то военные снимают с себя ответственность за безопасность страны. Брежнев возмутился: как это Гречко смеет обвинять генерального секретаря в забвении интересов Родины? Андрей Антонович потом позвонил, извинился. Брежнев ему зло ответил:
— Так не пойдет. Назвал предателем при всех, а берешь слова назад втихую.
Предварительную схватку Брежнев выиграл. Но теперь, когда он был уже во Владивостоке, возникло новое затруднение. Старшим в Москве оставался Подгорный. Он через два часа перезвонил Брежневу и сказал, что предложение американцев совершенно неприемлемо. Подгорный предложил отложить встречу до следующего года, а за это время поднажать на Вашингтон. Леонид Ильич повесил трубку и пошел советоваться с Громыко.
Генеральный секретарь пребывал в нерешительности. Он не хотел срывать встречу с Фордом, но и не мог идти против мнения членов политбюро, оставшихся в Москве. Громыко очень твердо высказался против переноса встречи, считая, что это нанесет ущерб советско-американским отношениям, да и заморозит переговоры по стратегическим вооружениям.
Брежнев опять сел за телефон, поговорил с Косыгиным, Устиновым и Андроповым, а потом еще раз позвонил Подгорному. Но тот стоял на своем, да еще и позвал к аппарату министра обороны Гречко, который вообще не хотел договариваться с американцами.
Вот тогда Брежнев взорвался. Он сказал Подгорному:
— Хорошо, раз вы настаиваете, тогда я сейчас объявлю Форду, что встреча прекращается, а сам возвращаюсь в Москву. Соберем политбюро, я там вместе с Громыко выступлю, и пусть нас рассудят.
Николай Викторович испугался и пошел на попятную. Он сразу сказал, что ему, Брежневу, там на месте виднее, как вести дело с американцами, а политбюро в любом случае поддержит его решение. Брежнев вновь настоял на своем, но все эти споры ему дорого обошлись — во время переговоров у него случился спазм сосудов головного мозга.
А после встречи с Фордом произошло уже серьезное нарушение мозгового кровообращения. Брежнев заметно сдал. Глаза у него стали злые и подозрительные, пишет Валентин Фалин, пропал юмор. Леонид Ильич не мог запомнить важные детали и на переговорах иной раз начинал импровизировать. Поэтому установилась такая практика. Брежнев зачитывал подготовленные заявления, а потом уже Громыко вел дискуссию.
Чем дальше, тем меньше Брежнев был способен вести серьезные переговоры, вспоминал Виктор Суходрев. Он зачитывал подготовленный текст, не очень интересуясь ответами иностранных партнеров. А сами переговоры передоверял Громыко, говоря:
— Ну, Андрей, включайся.
И тот вел диалог.
Брежнев переживал из-за того, что у него возникли проблемы с речью. После переговоров говорил Громыко:
— Андрей, по-моему, я сегодня плохо говорил…
Громыко был начеку и начинал успокаивать генерального:
— Нет, нет, Леонид. Все нормально. Все нормально… Тут ни убавить, ни прибавить…
Посол Владимир Петрович Ступишин вспоминал, как в 1979 году в Москву приехал президент Франции Валери Жискар д’Эстэн. Зная брежневские пристрастия, привез ему в подарок два автомобиля типа «джип». На переговорах Брежнев зачитывал все по бумаге и периодически осведомлялся у своих соседей Косыгина и Громыко:
— Ну что, Алексей, хорошо я читаю?
— Хорошо, хорошо, Леонид Ильич.
— Ну что, Андрей, хорошо я читаю?
— Хорошо, очень хорошо, Леонид Ильич.
Только однажды Брежнев вдруг поднял голову и неожиданно сказал французскому президенту:
— Что мы с вами тут толчем воду в ступе? Говорим о разоружении. Так это одни слова, потому что не хотите вы никакого разоружения.
Валери Жискар д’Эстэн оторопел, но быстро нашелся, и переговоры вернулись в прежнее, размеренное русло.
Брежнев все больше полагался на своего министра. Когда посол в ФРГ Фалин, разговаривая с Брежневым, что-то предлагал, тот всегда спрашивал:
— А что думает Громыко?
Фалин говорил:
— Министр, разумеется, в курсе. Но министр не принимает к рассмотрению точек зрения, не совпадающих с его собственной.
На это Брежнев обыкновенно отвечал:
— Я с тобой согласен. Убеди Громыко и действуй.
В апреле 1973 года Громыко был избран членом политбюро (вместе с министром обороны Гречко и председателем КГБ Андроповым). До избрания в политбюро Андрей Андреевич выступал в роли самого важного, но подсобного внешнеполитического работника. Теперь он постепенно становился чуть ли не единоличным творцом внешней политики.
Министр иностранных дел почувствовал себя почти непререкаемым авторитетом и был вполне доволен своей деятельностью. Выступая перед аппаратом министерства, он говорил:
