Книга Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон

– Отлично, – сказал Сэмми. – Вот что, Йозеф. Я не просто найду тебе работу, где ты будешь рисовать «Инерционную губную гравмонику», ага? Мы будем зашибать большие деньжищи.

– Большие деньжищи, – повторил Йозеф, вдруг словно оголодав и осунувшись. – Это будет очень мило на твоей стороне, Сэмми. Мне нужно немного очень больших деньжищ. Да, хорошо.

Сэмми пылкое лицо кузена ошарашило. Затем он сообразил, для чего нужны деньги, и слегка перепугался. Вечно разочаровывать себя самого и Этель уже нелегко – не хватало только переживать из-за четырех голодающих евреев в Чехословакии. Он, впрочем, отбросил дрожь сомнения и протянул руку.

– Хорошо, – сказал он. – Дай пять, Йозеф.

Йозеф выставил руку, затем убрал. Изобразил акцент, который, видимо, принимал за американский, – чудно загнусавил под британского ковбоя – и скривился, щурясь под умника а-ля Джеймс Кэгни:

– Называй меня Джо.

– Джо Кавалер.

– Сэм Клейман.

Они снова перешли было к рукопожатью, но тут ладонь убрал Сэмми.

– Вообще-то, – сказал он, чувствуя, что краснеет, – в профессиональных кругах я Клей.

– Клей?

– Ага. Я… э-э… ну, по-моему, так будет профессиональнее.

– Сэм Клей, – кивнул Джо.

– Джо Кавалер.

И они пожали друг другу руки.

– Мальчики! – позвала миссис Кавалер с кухни. – Завтракать.

– Только матери ничего не говори, – сказал Сэмми. – И не говори, что я переименовался.

В кухне они сели за пластмассовую столешницу на пухлые хромовые стулья. Бабуся, никогда не видавшая своего чешского потомства, сидела подле Джо и бровью не вела. К добру или к худу, с 1846 года она повстречала столько людей, что, видимо, вовсе лишилась склонности, а может, и способности распознавать лица и события, датировавшиеся позднее Великой войны, когда она совершила необычайный подвиг, в семьдесят лет бросив Львов и с младшенькой из одиннадцати своих отпрысков приехав в Америку. Сэмми всегда казалось, что в глазах бабуси он сам – лишь некая смутно возлюбленная тень, в которой проглядывают знакомые черты десятков детей и внуков постарше, – кое-кто уже шестьдесят лет как мертв. Бабуся была крупная мягкотелая женщина, старым одеялом обнимала кресла в квартире и часами вперяла серые глаза в призраков, фикции, воспоминания и пыль, что плясала в косых солнечных лучах; бабусины руки были покрыты каньонами и продырявлены кратерами оспин, точно рельефные карты крупных планет, а массивные икры фаршем запихивались в компрессионные колготки цвета легкого. Внешность свою бабуся тщеславно идеализировала и ежеутренне красилась по часу.

– Ешь! – рявкнула Этель, поставив перед Джо горку черных прямоугольников и лужицу желтой слизи, которые сочла нужным представить гостю как тосты и яичницу.

Джо закинул вилку в рот, осмотрительно пожевал, и Сэмми в его гримасе различил намек на искреннее омерзение.

Сэмми торопливо исполнил последовательность операций – сочетавших в себе элементы складывания мокрой стирки, набрасывания лопатой сырого пепла и проглатывания секретной карты перед самой поимкой вражескими войсками, – которая в материной кухне заменяла процесс питания. Встал, тылом ладони отер губы и натянул выходной шерстяной пиджак.

– Джо, пошли, нам пора. – И наклонился припечатать поцелуем замшевую бабусину щеку.

Джо уронил ложку, полез за ней и со всей дури долбанулся об стол. Бабуся вскрикнула, последовала небольшая сумятица со звоном приборов и скрежетом стульев. Затем Джо поднялся, бумажной салфеткой деликатно вытер губы. Разгладил салфетку и положил на пустую тарелку.

– Очень вкусно, – сказал он. – Спасибо.

– На, держи, – сказала Этель, снимая со спинки стула опрятный твидовый костюм на вешалке. – Я тебе погладила костюм и свела пятна с рубашки.

– Спасибо, тетя.

Этель обхватила Джо за бока и гордо их пожала:

– Вот уж этот-то умеет нарисовать ящерицу, сразу видно.

Сэмми вспыхнул. Мать помянула загадочную трудность, с которой Сэмми столкнулся месяцем раньше, с Живым Хамелеоном («Носите на лацкане – удивляйте и восхищайте!»), которого «Империя» недавно добавила к своему ассортименту. Явно врожденная бесталанность в рептильных вопросах усугублялась тем, что Сэмми не имел представления, какую именно рептилию «Империя игрушек» вышлет заказчику за двадцать пять центов: на складе не было и не ожидалось ни одного Живого Хамелеона, пока Шелли Анапол не поймет, сколько их закажут и закажут ли хоть сколько. Сэмми две ночи корпел над энциклопедиями и библиотечными книжками, нарисовал сотни ящериц – тонких и толстых, из Старого Света и из Нового, с рогами и с капюшонами, а в итоге получилась какая-то приплюснутая лысая белка. Это была единственная неудача Сэмми с тех пор, как он взялся рисовать для «Империи», но мать, естественно, почитала ее началом конца.

– Ему не придется рисовать ни ящериц, ни дешевые фотики, ни вообще дрянь, которой они торгуют, – сказал Сэмми и, позабыв собственное предостережение Джо, прибавил: – Если Анапол согласится на мой план.

– Какой план? – сощурилась мать.

– Комиксы! – заорал Сэмми прямо ей в лицо.

– Комиксы! – Мать закатила глаза.

– «Комиксы»? – переспросил Джо. – Это что?

– Хлам, – пояснила Этель.

– А ты-то что знаешь? – парировал Сэмми и подхватил Джо под локоть. Почти семь утра. Если прийти позже восьми, Анапол урезает жалованье. – Комиксы – штука прибыльная. Я знаю одного парня, Джерри Гловски… – И он потащил Джо в коридор, в прихожую и к двери, точно зная, что сейчас скажет мать.

– Джерри Гловски, – сказала мать. – Нашел на кого равняться. Он же недоразвитый. У него родители – между собой двоюродные.

– Джо, не слушай ее. Я дело говорю.

– Да незачем ему тратить время на твои идиотские комиксы.

– Тебя не касается, – прошипел Сэмми, – что он делает. Не так ли?

И это, как Сэмми и предполагал, мигом ее заткнуло. На вопросе о том, что кого касается, зиждилась вся этическая доктрина Этель Клейман, и ключевой ее догмат гласил: не в свое дело нос не суй. Чудовищами ее личной демонологии были сплетники, мозгоклюи и каждой бочке затычки. С соседями она вела мировую войну и с подозрением, переходившим в паранойю, относилась к визитам любых врачей, коммивояжеров, городских служащих, членов синагогального совета и разносчиков.

Сейчас она повернулась и посмотрела на племянника.

– Ты хочешь рисовать комиксы? – спросила она.

Джо, опустив голову, плечом подпирал дверной косяк. Пока Сэмми с Этель ругались, он делал вид, будто в вежливом смущении разглядывает коротковорсовый горчичный ковролин, но теперь поднял голову, и настал черед смущаться Сэмми. Кузен смерил его взглядом с головы до пят, оценивая и остерегая.