Книга Начало пути - Николай Дронт

Последовавшая за тем суматоха затянулась часа на полтора. Пока прибыла вызванная милиция, для успокоения нервов и за упокой народ тишком уговорил спиртное со стола полностью. Пили, конечно, не в столовой, перешли в контору. Милиция сообщила о происшествии в район, оттуда приехали люди. Чай, не лето, но по замёрзшей бухте на вездеходе тоже быстро можно домчаться. Но экспертов мы не дождались, нас опросили, заставили подписать протокол и отправили по домам.

По прошлой жизни не помню этого эпизода. Пусть я был далёк от потребкооперации, но такой случай гремел бы по всему району. Дома рассказал про произошедшее, родители в шоке, я тоже, но как-то сразу примирился со случившимся. Про рак я давно знал и морально был готов к смерти Калины. Поговорив, пошёл к себе. Что случилось, то случилось, однако завтра по-любому придётся в школу идти. Вхожу в комнату и чувствую — что-то не то. Не знаю, то ли незнакомый запах, то ли не так отодвинута табуретка, но кто-то в моей комнате был, причём не родители. Кстати, запах одеколона. «Шипр», как у Калины? При осмотре нашёл под подушкой кисет. Ну да, что наш замок старому медвежатнику? Пришёл, открыл, оставил вещь и ушёл.

Я не выдержал, стал смотреть. Кисет военных лет, из грубого полотна, с вышитой надписью: «Воину-защитнику от тружениц тыла. Дойди до Берлина и вернись с Победой!» Внутри лежит бронзовое женское колечко с потускневшей стекляшкой, сломанная зажигалка, сделанная из винтовочной гильзы, три медали — «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и записка: «Лёха! Когда будешь хоронить, положи эти вещи ко мне в гроб. Калина».

Что-то мне грустно стало. Жил работяга, войну прошёл, ни с того ни с сего попал под следствие. Пусть его выпустили, не осудив, но жизнь сломали. А ценители воровской романтики могут посмотреть, что осталось от человека. Причём неплохого, несмотря ни на что, человека.

7-9.12.72

С раннего утра пошли неприятности. Чуть не в шесть часов звонок в дверь. Заходят четверо. Режимник с парторгом из камералки, с ними два мента. Типа комиссия, пришли проверять условия хранения служебного оружия. Ну да, отчиму наган и мосинский карабин выдали, имеют право контролировать. Слава богу, он их в запертом шкафу хранит. Заодно моё оружие посмотрели. Есть у них такое право или нет, выяснять не стал, проще показать. Опять же, начнёшь скандалить, сильнее проверить захотят. А способ найдут, закон что дышло, как повернул, так и вышло. Посмотрели, тоже сочли хранение нормальным. Боеприпасы проверили. Они у нас отдельно лежат и тоже под замком. По итогам проверки составили акт о НАДЛЕЖАЩЕМ хранении оружия.

Пока комиссия тусовалась, я всем кофейку с пенкой покрепче сварил, мама закусочки настрогала. Дядя Володя начатую бутылочку коньячка на стол поставил. Как комиссия ни сопротивлялась, за стол завтракать посадили. Коньяк скушали моментально. На шестерых початая поллитра — разве много? Зато гости выдохнули и хоть чуток расслабились. Батя холодненькой водовки из погреба выудил. Менты вроде в отказ пошли, но, как геологи по половине стакана заглотнули, тоже чутка накатили. Видать, сильно непростая ночь у них случилась.

После закуски пошёл рассказ. Наган, из которого дядя Витя застрелился, по номеру пробили, а он служебный. Геологу был выдан. Семенюку. К нему пришли с проверкой, а тот не в курсах. Огнестрел пропал, а хозяин ни сном ни духом. Стали искать. Наган, понятно, не нашли. Однако в шкафу милиционер углядел банку ртути. На свет поставили, а она жёлтая.

— Это как? — удивился отчим.

— С амальгамой? — спросил я, вспомнив недавние уроки.

— С ней самой, Лёша, — подтвердил парторг.

Я схватился за голову, а родители так и не врубились.

— Дядя Женя? — интересуюсь.

— А кто ещё? Сынуля его, что ли? — отвечает режимник.

— Ой! Что будет!

— Хорошего мало, — соглашается парторг. — Однако мы сигнализировали. Выговор по той же тематике у него был. Опять же товарищеский суд. Коллектив делал, что мог. Сказались недоработки контролирующих органов, не реагирующих на наши настойчивые сигналы.

Значит, вот какая позиция будет. Пожалуй, для отчима самая выигрышная.

— Вы вообще про что говорите? — взмолился дядя Володя.

— Батя, ты только не нервничай. Банка ртути с золотой амальгамой означает выделение золота из породы в сопоставимых объёмах. Судя по всему, это остатки переработки. Ртути небось раза в три-четыре больше было. Пахнет килограммами золота. Следовательно, в особо крупном масштабе. Словом, жди комиссию.

— Вылетают первым рейсом, — подтвердил режимник. — Мы всю ночь работали, хвосты подчищали в бумагах.

— Хоть с тобой, Вовка, всё в порядке, — резюмировал парторг, — а то вообще дело труба было бы. У вас чисто? Сигнал был про самородок в породе.

Успеваю ответить первым:

— Не самородок. Просто красивый камешек. Я давно его девочке подарил.

— Это ты молодец. Главное, своевременно. Катьке, что ли?

— Ну… ей…

— Да ладно. Я так… Нет — и разговору нет. Проехали. Пошли, Вова, на работу, кое-что согласовать надо.

Не лучшее начало дня. Но в школу всё-таки пошёл. Чего дома сидеть? Юрка не появился, а кто-то из ребят сказал: «Дядю Женю Семенюка ночью в ментовскую приняли». Надеюсь, это только слухи. Потому как, если приняли, значит дело серьёзней некуда. Видать что-то накопали.

Пацан из 8-ого класса подошёл поговорить. Напряжённый такой. Я в начале не понял, думал ещё что-то по золоту доложить хочет. Ан нет! Оказывается новый парень Котёнка. Типа, желает перетереть ситуацию. Я ему сразу заявил:

— Мне бы твои заботы! Калина вчера застрелился, надо как-то решать с похоронами. С утра менты нашу квартиру шмонали, хранение оружия проверяли. К бате на работу комиссия из Питера с проверкой едет. У друга, Юрки Семянюка, отца за жабры взяли. Как ему помочь не знаю. А ты и сам только о девках думаешь, и мне голову морочишь. Не до Котёнка сейчас. Забирай, не жалко. А объяснять ничего не надо, и так всё понятно. Любовь-морковь с томлением чувств в штанах. Хотя… Может подраться хочешь? В принципе, могу после школы слегка морду набить. Героем в глазах девок будешь. Пусть Катька тебя пожалеет.

Парень в герои не захотел, чтобы Котёнок его жалела тоже. Посмотрел с уважением и отошёл. Другие пацаны зашушукались, типа не хрена сколько на Писаря навалилось. Девчата сочувствуют, дескать нашла Катька время с Лёхой окончательно порвать. Не могла уж недельку-другую обождать, не добивать бывшего, ему и так сейчас не просто.

Жанка, когда сели за парту после перемены, на ушко нашептала: Котёнка девочки ругают, а меня жалеют. Главное, на ухо шепчет, а грудью к плечу прижалась, и ведь сама того не понимает, что за пазухой у неё побольше, чем у других девчонок в классе. А парень на это непроизвольно реагирует. Тем более, если от неё так приятно духами пахнет, и прядь волос щёку щекочет.

Дальше больше, видать, вчерашняя ночь была богата на неприятности. Прихожу на работу, докладывают: Максимка, горе-художник, которого за запой с трёх работ разом выперли, вчера, по обыкновению, нажрался. На автомате пошёл к себе в сторожку на дежурство. Видать, был пьянее обычного, сразу рухнул на топчан. Ладно печку не разжёг, он дверь не прикрыл. Утром ему повезло… а может, наоборот… Утром мимо сторожки случайно проходили работяги. Увидели приоткрытую дверь, зашли. Смотрят, снега внутрь намело, а на топчане мужик спит. Они его, конечно, толканули: