Книга Пособие для рыцаря - Николай Космич

— Но ведь голубка может лицезреть не одного лишь коршуна, — с желанием успокоить брата возразила девушка. — Луна и солнце, поля, равнины и чистые весенние небеса — все это тоже открывается его взору…

— К черту небеса! — грубо воскликнул Калим. — Зачем солнце?! Зачем все это, когда над ним упрямо кружит его судьба. Она словно твердит ему: «Ты бессилен предо мной!». А голубь и впрямь бессилен. Он ничего уж не ждет от этой жизни. Она пуста, она бескровна… — юноша на миг задумался, после чего продолжил спокойным тоном. — И кто знает, быть может, этот голубь когда-то потерял самое дорогое в своей жизни. Что-то такое, без чего он не видит своего дальнейшего существования. Или наверняка он когда-то был отвергнут своими же сородичами. Быть может, он не хочет жить. Он не желает больше изо дня в день чувствовать на себе презрительные взоры, не желает ясного света, торопя небесную тьму, дабы вновь уединиться и не видать никого, не видать этого солнца, дотла сжигающего его душу…

— Калим!.. — моляще промолвила Глиолия, и глаза ее налились слезами.

Но юноша уже не слушал сестры, а все твердил, будто самому себе:

— Быть может, он сам желает отдаться в лапы судьбе, сойтись с коршуном в безнадежной схватке и в последний раз взглянуть на эти ненавидящие его небеса…

— Брат мой, не говори так!

Но Калим в очередной раз поддался плену глубокого уныния, и девушка из этой беседы так ничего не извлекла. Ничего, кроме горя.

Весь день Глиолия провела в нескончаемой тревоге за брата. А когда на одинокий Дитмонд спустились вечерние сумерки, молодая девушка в одиночестве стояла на ветхом крыльце и глубоко размышляла. В призрачных небесах ей являлся образ Калима, печальный и подавленный, словно яростный хищник терзал его бедную душу. Более всего сестре хотелось увидеть наконец улыбку на лице юноши. Улыбку, какую давно позабыли его замкнутые уста. Ей снова хотелось увидеть его таким, каким, казалось, он никогда и не был: радостным, счастливым, живым. Но тяжелые сумерки лишь издевательски корчились в ответ молящему взгляду Глиолии.

Близилась очередная ночь. Время, когда природа погружается во мрак, когда добрые, знакомые звуки сменяются таинственными и устрашающими, когда горы и деревья кажутся призраками, а ветер — одиноким музыкантом, наигрывающим протяжную тоскливую мелодию. Приходит час, когда все вокруг, такое мрачное и бескрайнее, переполняет душу пугающей романтикой, и лишь могущественная Пеладея луной и звездами освещает старый путь.

С высоты птичьего полета ночной Дитмонд казался тихим и порой даже необитаемым. Лишь редкие фонари наполняли улицы тусклым светом, а крошечные факелы патрульных стражников, будто светлячки, изредка приводили город в движение. На глухих переулках темные силуэты домовых крыш сливались с непроглядным мраком северной земли. И лишь сумрачные башни храма Трех Божеств отражали спокойный свет одинокой луны. Этот небольшой провинциальный городок, обнесенный каменной стеной, был совсем одинок среди густых темно-зеленых лесов и широких полей, изрезанных речной паутиной. До ближайшего крупного города был не один день пути, и лишь небольшие деревеньки были разбросаны по глухой округе. Все эти просторы именовались Дитмондским графством, которое располагалось на севере столичной провинции Аурелия, у подножий громадных Каррольских гор. Заправлял этими владениями граф, восседающий в Дитмонде, в собственном замке. Кроме укрепленного замка — символа защиты и неприступности, — в городе имелся десяток дорогих особняков, около сотни простых жилых домов, казармы имперской армии, рынок, речной порт и еще ряд типичных построек. Как и все города Сиенсэля, Дитмонд делился на Жилой, Торговый и Замковый районы. Проживало в этом северном уголке империи чуть менее тысячи человек.

Десятки бессонных ночей, сотни часов страданий, ведра горьких слез предшествовали этому моменту. На улице стемнело, когда Глиолия Дариэль вошла в дом. Близился ужин и очередная беспокойная ночь. Однако девушка приятно удивилась, узнав, что ее брат уж отошел ко сну. Тетушка Белетта была в восторге, сообщая ей эту новость. Уже много дней Калим до полуночи ворочался в постели, безуспешно пытаясь заснуть, но ближе к двенадцати сон самовольно накрывал его, и в итоге все заканчивалось очередной ужасной ночью. А сегодня все внезапно изменилось: юноша забылся в своей постели еще до наступления ужина.

Пожилая Белетта без умолку твердила, что это хороший знак, и Глиолия не могла не согласиться с этим, а потому и сама заметно повеселела. Но прежде девушка пожелала самолично убедиться в том, что брат ее спит спокойным сном. Такое желание возникло у нее отнюдь не по причине недоверия к тетушке. Уставшая Глиолия сочла за счастье взглянуть на то, как родной брат неприступно отдыхает, не издавая диких стонов, не меняясь в цвете и не содрогаясь в бешеных конвульсиях, источник которых никому не известен. Девушка тихо вошла в комнату, где находился ее брат. Стараясь не шуметь, она на цыпочках подошла к его постели и замерла: Калим Дариэль спал младенческим сном. Глиолия не видела его таким уже несколько недель, которые теперь показались ей вечностью. Девушка молча стояла, взирая на милого брата, погруженного в мир грез, и улыбалась. На миг ей показалось, будто легкая улыбка сияет и на лице Калима. Однако что-то тревожило ее в глубине души, напоминая о том, что ночь еще впереди… С большой неохотой Глиолия все же оторвала взгляд от того, что согревало ее страдающее сердце, и покинула комнату. В ее памяти всплывал недавний поход в Антильский монастырь, и она была бесконечно благодарна Трем Божествам за то, что Они смиловались над Калимом и подарили ему отдых, который был так необходим. Однако эта тихая ночь пришла в дом настолько внезапно, что кроме спокойствия, принесла молодой девушке горсть тревоги и новый плод для размышлений.

Спустя некоторое время Глиолия Дариэль и тетушка Белетта, почувствовав резкую усталость за прошедшие дни и недели, в очередной раз поблагодарив Трех Божеств, мгновенно забылись в своих постелях.

В Сиенсэль пришла полночь. В старой хижине на северо-западе Дитмонда царили мрак и безмолвие. Все ее обитатели были погружены в крепкий сон. В этом районе города фонарей было очень мало, а ближайший из них находился на значительном расстоянии от нашей хижины и к тому же заслонялся крышей соседнего дома. Поэтому света по ночам здесь обычно не бывало. Крошечный лучик мог промелькнуть в окне лишь в тот момент, когда где-то неподалеку проходил патрульный с факелом. Ну а самыми светлыми были те замечательные ночи, когда луна таинственно заглядывала в окошко, роняя на спящую землю свои нежные серебряные лучи.

Калим Дариэль дышал ровно и легко. Его густые черные волосы беспорядочно рассыпались на подушке, а слабая рука, свисавшая с кровати, слегка покачивалась. Он видел сон. Пред ним предстала та самая комната, в которой он находился наяву. Он лежал на спине в своей знакомой постели. Вокруг царил полумрак, однако ночь еще не наступила. На ветхих деревянных стенах отражались бледно-красные цвета заката. Сумерки бродили по комнате, и некоторые предметы трудно было разглядеть. В помещении царила могильная тишина. Юноша не слышал ни звука, будто уши его вдруг лишились такой способности. Некоторое время Калим молча лежал, уставившись в одну точку, и ждал, что будет дальше, словно понимая, что видит сон. Но вдруг его взор уловил сумрачную тень, промелькнувшую впереди. Юношу резко пронзил испуг, и он стал внимательно осматривать комнату, но так ничего и не заметил. Однако тень мелькнула снова, и Калим в один миг отбросил мысль о том, что в первый раз все это ему привиделось.