Книга Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

А скифские суда скользили мимо, при свете пламени он различал черные фигурки, гнувшиеся над веслами. Мало кто из них оглядывался на ромеев. Скифам было не до любопытства.

Феофан обернулся к Иоанну: во время боя место кентарха тоже было на корме, близ военного креста.

– Вперед! Прикажи идти на север, к морю! Перекроем выход тем, кто прорвался.

Феофану было ясно: здесь, на месте, он пропустит в темноте куда больше скифских судов, чем сумеет уничтожить. Но у них, проскользнувших сквозь строй хеландий, был всего один путь: на север через пролив. Пока они не добрались до Евксина, ему, по крайней мере, точно известно, где они находятся. Врагом его была темнота, но до окончания ночи скифы не успеют миновать длинный пролив. К рассвету они все еще будут поблизости, и у него оставалась надежда настичь близ Евксина всех тех, кто ушел от него близ Пропонтиды.

Таиться было больше незачем, и Феофан приказал сигналом трубы передать приказ всем следовать за ним. Но не мог знать, сколько кентархов сейчас в состоянии этот приказ услышать и сколько – исполнить. Истребив сколько возможно скифов при входе в пролив, они могли довершить дело у выхода.

Пламя горящих судов ушло назад, и над проливом снова повисла тьма. При попутном ветре более крупная хеландия могла обогнать скифские лодки. Оставалась опасность сесть на мель (как потом выяснилось, с двумя хеландиями во время ночного перехода это и случилось), но Феофан полагался на двух присланных ему наилучших царских кормчих – Василида и Алексия. Неспешно, крадучись, хеландия пробиралась мимо темных скалистых берегов. Время от времени сигнал трубы повторяли, указывая другим кентархам направление.

– Заодно мы и скифам показываем дорогу к проливу! – горячился Зенон, друнгарий тагмы Схол. – Клянусь головой святого Димитрия, это не слишком-то богоугодное дело! Без этого им пришлось бы ждать рассвета где-то здесь, у берегов.

Но Феофан его не слушал: все это лето Зенон вечно был чем-то недоволен. А прежде всего тем, что его, заслуженного воина, отдали под начало какому-то «хранителю царских чулок», как он презрительно называл протовестиария. Феофан уже привык к его ворчанию и пропускал мимо ушей. И старался не думать: если его замысел перехватить скифов у выхода не оправдает себя, если тем удастся уйти, Зенон с досады за свои страдания может выставить его, Феофана, виновником неудачи в глазах василевса и синклита. Оставалось только молиться и верить в помощь Богоматери.

Святая Дева помогала граду Константина прежде, поможет и сейчас. Феофан твердо в это верил, и эта вера крепила его утомленный дух.

Порой луна выглядывала меж туч, и почти всякий раз он видел скифские лодки – то подальше, то поближе, то впереди, то позади, то чуть ли не вплотную к борту. Так же как и ромеи, не смыкая глаз, не выпуская из рук весел, они гребли через пролив на север, к жизни, свободе, родным краям. Русы и ромеи стремились в одном направлении, но желания их текли в противоположные стороны и в конечной точке должны были вновь привести к смертельной схватке. Если расстояние и направление ветра давали выгодную позицию, Феофан приказывал открывать огонь, и по пути удалось сжечь еще две лодки.

Близилось утро. Миновали заставу Иерон. Как потом выяснилось, здесь часть скифов нашла пристанище после первой битвы, в июне. Когда они ушли, близ причала Иерона-западного нашли следы исполинского костра – Феофан и его люди наблюдали пламя из устья пролива, но тогда не могли понять, в чем дело. Когда через пару дней огромное кострище остыло и его стали убирать, нашли обгорелые кости нескольких десятков человек. Здесь скифы сжигали своих мертвецов. Раздраженный спафарий Симеон, начальник заставы, крестясь и кривясь, велел сбросить «эту пакость» в воду. Но и теперь еще, три месяца спустя, на отмели виднелись вмешанные в песок и гальку старые угли.

– Неужели ты задумал идти за ними в море? – допытывался Зенон, почти не отходивший от Феофана.

– Если у кентраха не будет возражений. Уцелевшие лодки, надо думать, повернут на запад, но им еще несколько дней идти вдоль наших берегов. С досады они уничтожат и все то, что не тронули по пути сюда. Нам надлежит преследовать их хотя бы до Килии, чтобы не дать остановиться и высадиться. И уничтожить по пути, сколько сможем.

– Если на море волнение, мы из устья не выйдем, – решительно отвечал Иоанн. – Ни мы, ни другие не выдержим волнения и тем более бури. Только зря погубим себя, суда и людей.

Феофан поджимал губы, но не возражал. Он понимал, что ему следует предпринять как архонту меры, но как разумный человек он умел соизмерять желания и возможности. Те хеландии, что составляли этим летом его меру, были друнгарием царского флота – Константином Гонгилой – оставлены в военной гавани по причине своего крайне плачевного состояния. Борта их совсем прогнили, и перед выходом на первое сражение удалось залатать лишь самые угрожающие места, чтобы суда держались на воде. И то к концу того ужасного и славного дня течь была у всех, и некоторые из-за нее вышли из боя раньше времени. Но за все лето у Феофана не нашлось возможности поставить хеландии на верфь для более основательной починки: скифы разбойничали на анатолийском побережье Вифинии и в Пропонтиде, в Никомедийском заливе, а значит, их нового появления близ стен Великого Города можно было ожидать когда угодно.

В утреннем тумане подошли к устью пролива. На море было волнение, и хеландии – вместе с Феофаном или чуть позже их подошло шесть – бросили якоря у скал.

Скифы оказались отважнее, а точнее, у них просто не было иного выхода. Совершенно не желая вновь оказаться под жерлами огнеметов, они предпочитали опасность со стороны волн. В устье пролива Феофан не увидел ни одной лодки: те, кто пришел сюда раньше него, уже ушли в море, на запад, к Килии.

А когда совсем рассвело и солнце прогнало туман, Феофан глянул на восток и вздрогнул.

Впервые в жизни ему захотелось выбраниться. Вернулся ужас трехмесячной давности. Глазам предстало то же зрелище, что он наблюдал после первой битвы в Босфоре.

За устьем пролива, на востоке, на побережье Вифинии, где впадала в море река Реба, как и три месяца назад, дымили сотни вражеских костров…

* * *

– Йотуна мать…

Не сдержавшись, Мистина Свенельдич с размаху припечатал ладонь ко лбу, закрыв глаза, будто пытаясь спрятаться от невыносимого зрелища.

Он стоял на той же горе, на восток от устья Боспора Фракийского, откуда три месяца назад уже вглядывался в греческие корабли и горы за проливом, на западе. Из-за огненосных судов в устье он и бояре в начале лета решили идти вдоль побережья на восток. Там они продвинулись на много переходов, ураганом прошлись по долинам Вифинии, а по судоходным низовьям больших рек – Сангария, Гипия – поднимались и дальше, до самых гор. Несколько недель провели в старинном городе Ираклии – уже в следующей области, Пафлагонии. Под ее стенами дней десять назад состоялась битва между русами и большим греческим войском под началом славнейших царевых полководцев – Иоанна Куркуаса, Варды Фоки и стратига Панферия.