Книга Крымская война - Алексей Трубецкой

В течение девятнадцати лет после отъезда из Вашингтона, а именно до 1853 года, Каннинг служил в нескольких европейских столицах, включая четыре периода работы в Константинополе. Дважды дипломатическая карьера Стратфорда прерывалась, когда он баллотировался в парламент. Оба раза он был избран — в первый раз от Олд-Сарума, «мерзейшего местечка в списке», где в голосовании участвовало всего одиннадцать человек. Дважды Каннингу предлагали должность генерал-губернатора Канады, и дважды он от нее отказывался: проехав как-то раз от Ниагарского водопада до Квебека, он решил, что в достаточной мере удовлетворил свое любопытство. И вот в 1853 году Стратфорд Каннинг снова в Константинополе.

Что же это была за личность, Стратфорд Каннинг? Как ему удалось добиться такого влиятельного положения в Оттоманской империи? Согласно твердому убеждению этого дипломата, замечает Лейн-Пул, «всё, что касается чести Британии, имеет особенное значение». Биограф Каннинга продолжает:

Идея британского владычества, которую он должен был впечатать в сознание пребывающей в невежестве нации, воодушевляла его до крайней степени… Сознание личной ответственности за поддержание чести своей страны побуждало его на действия, которые, по сути, служили выражением принципа божественного права, распространявшегося на послов.

Возможно, подобное понимание высокого положения посла было преувеличением. Такие притязания снискали ему репутацию человека надменного и даже тщеславного. Его величественная осанка и гордый вид нередко принимались за свидетельство самодовольства, кичливости. Но вряд ли ему удалось бы добиться такого исключительного влияния на турок, которое всегда ассоциируется с его именем, будь он не столь величествен и исполнен достоинства. На Востоке вас воспринимают таким, каким вы себя представите, и, дабы обрести там уважение, вам необходимо навязать его своим поведением. Заставить турка действовать желаемым образом, не привлекая эти внешние приемы, практически невозможно.

Президент Джон Адамс говорил о склонности Стратфорда «подавлять окружающих». На самом деле он просто отличался взрывным характером. Помощники Стратфорда трепетали перед своим внушающим страх начальником. Ходил слух, что все они, говоря с послом, не отнимали ладони от дверной ручки, чтобы иметь возможность быстро покинуть кабинет. Военный историк А. У. Кинглейк[52] писал: «Его бешеный нрав, который Стратфорд всегда держал в узде, если того требовали государственные дела, вовсе не свидетельствовал о слабости. Скорее он служил острым оружием, которое Стратфорд пускал в ход, чтобы вызвать страх и принудить к сдаче, но при этом не породить ответное сопротивление». Турецкие министры жили в страхе перед возможным визитом британского посла. «Когда медальное лицо самого Великого Элчи появлялось во дворце, чиновников охватывал панический ужас и даже сам великий визирь, позабыв о собственной важности, с тревогой в глазах спешил встретить сурового гостя и выслушать его приказания».

Особенно сильное впечатление оказывали на турок, казалось бы, неограниченные возможности посла. Они никогда не знали, какое еще оружие у него осталось в запасе. «Он произносил гневные речи, и при этом за ними скрывалось нечто большее, что можно было пустить в ход в случае крайней необходимости. Помимо прочего именно это представление о каких-то скрытых силах, которыми он владеет, поражало воображение подданных султана».

Власть и влияние Стратфорда ощущались во всех уголках Оттоманской империи. Первым заметным примером такого влияния стал вопрос о вероотступничестве. Мусульманский закон того времени требовал смертной казни для любого христианина, который принял ислам, а затем отказался от новой веры. В 1843 году за это преступление был арестован, судим и казнен молодой армянин. Европейские посольства в Константинополе передали турецким властям ноты протеста, и Стратфорд был уполномочен потребовать от Порты прекращения подобных казней. Великий визирь выразил глубокое сожаление, но отметил, что Коран не допускает иных толкований, — вероотступник подлежит наказанию смертью. «Закон, установленный Богом, нельзя отменить властью человека», — сказал визирь.

Но это не обескуражило Стратфорда. Он обратился к Корану и после тщательного изучения священной книги пришел к выводу, что «Мухаммед, приговаривая отступников к наказанию, имел в виду их мучения в загробном мире, а не лишение жизни на земле». Британский посол заключил, что пророк никогда не говорил о смертной казни для вероотступников, каковая стала лишь проявлением традиции, не имеющей под собой твердого основания. С этим заявлением Стратфорд и обратился к турецким властям. Обстановка приняла критический характер. Проблема обсуждалась с духовенством, звучали различные точки зрения, каждый ученый мулла высказывал свою, но к единодушному решению прийти не удавалось. Правительство понимало всю сложность своего положения: оно оказалось между молотом и наковальней. Один из министров писал: «Если мы откажемся, то утратим дружеское расположение Европы, а если согласимся — создадим угрозу миру в империи». Турецкий министр иностранных дел Рифаат-паша умолял Стратфорда уладить спор «дружески и без огласки», но британский посол был неумолим: закон о вероотступниках должен быть изменен. Какое-то время султан продолжал отклонять требования Каннинга, но мало-помалу его решимость истощилась, и в конце концов, после тщетных попыток склонить англичан к уступкам, он сдался. Закон был изменен в полном соответствии с ультиматумом Стратфорда. Великий Элчи победил.

Вслед за этим успехом Стратфорд сумел склонить султана издать указ, отменяющий пытки на территории Оттоманской империи, а затем он добился от турецких властей официального признания протестантской церкви в Иерусалиме, чего долгое время не удавалось прусскому королю. Фридрих-Вильгельм IV выразил Каннингу свою глубокую признательность. После этого успеха британский посол занялся проблемой протестантов-армян и добился для них определенных прав. Каннинг убедил султана за негуманные действия против христианской общины Салоников отозвать тамошнего пашу. А одного греческого монаха удалось спасти от ложных обвинений, благодаря простому присутствию британского вице-консула, который и не думал вмешиваться сам, а просто пригрозил сообщить о происходящем в свое посольство. Таково было влияние Элчи на султана и его министров.

Вскоре Стратфорд оказался вовлеченным практически во все сферы деятельности турецкого правительства. Он давал советы по переустройству армии, предлагал провести реформу системы образования, участвовал в планировании новых дорог и помогал в решении других транспортных проблем. Министры и чиновники, не согласные с его предложениями, лишались своих постов, те же, кто поддерживал планы Стратфорда, успешно продвигались по службе. «Открыто возражать властному послу было очень трудно, — писал Кинглейк. — Если его распоряжения находились в противоречии с природой вещей, то скорее следовало надеяться на изменение этой природы неким божественным указом, ибо на смягчении железной воли Великого Элчи не было ни малейшей надежды».

Отношения с российским императором у посла не сложились. В 1832 году Стратфорда предложили на пост британского посланника в Санкт-Петербурге, однако по каким-то личным причинам Николай неожиданно отказался утвердить эту кандидатуру. После такого унижения Стратфорд при каждом удобном случае ставил палки в колеса российскому правительству. Именно он в 1844 году направил в Лондон предупреждение о растущем превосходстве России в Турции. Именно Каннинг пятью годами ранее настаивал на заключении англо-турецкого союза против России. Не кто иной, как Стратфорд, противостоял расширению российского влияния на придунайских территориях. Наконец, именно он, вернувшись в Константинополь, обещал полную поддержку туркам в вопросе о венгерских беженцах.