Книга Девичья башня - Самид Агаев

– Погляди на него, вот живчик… пять часов висим, а ему хоть бы что, еще и головой вертит.

– Слышь, Гестас.

Сосед справа не реагировал. Он висел, уронив голову на грудь.

– Эй, друг, – окликнул его Егор, – он к тебе обращается.

Сосед молчал.

– Кажется, сомлел твой Гестас, – ответил Егор. – А тебя как зовут?

– Гисмас, меня зовут, – ответил сосед, – никак ты снизошел до общения со мной.

– Снизошел, – повторил Егорка, – да, пожалуй, что снизошел. А ты, из какой сотни будешь, что-то я твою разбойничью физиономию не припомню?

– На себя бы лучше посмотрел, – огрызнулся Гисмас, – тоже мне царь Иудейский.

– Что, – воскликнул Егор, – этот быть не может! Он перепутал, он не туда меня возвратил. Это что за город?

– Как, что за город? Иерусалим.

– Ну, так и есть. Вина, значит, перебрал. Ах Назар, Назар, голова твоя садовая. Слышь друг, долго ли нам висеть здесь?

– Пока не помрем, – осклабился сосед, – смешной, ты.

– Слышишь Назар, – вполголоса сказал Егор, – Назар. Назар, – крикнул и увидел направляющегося к ним стражника, держащего копье наперевес.

– Чего орешь? – тяжело спросил он.

Егорка молчал, не зная ответа. Стражник половчее перехватил копье и страшное подозрение закралось ему в сердце:

– Ты что собираешься делать?! – спросил он с ужасом.

– Славь великодушного прокуратора, – сказал стражник, – он велел сократить твои страдания.

– Не надо мне ничего сокращать! – воскликнул Егор. – Я хочу страдать. Я хочу в полной мере испить эту чашу. Передай великодушному прокуратору мою безмерную благодарность.

– Но я не могу не выполнить приказ, – возразил стражник. – Я – человек маленький, подневольный.

Он поднял копье и изготовился к удару.

– А деньги тебе нужны? – спросил Егор.

– Деньги, – насторожился стражник, – кому же не нужны деньги? Ты знаешь, какая жизнь нынче дорогая. Только жалование, получишь – глядь, и все на долги ушло.

– Повремени с приказом прокуратора. Он, конечно, мужик добрый. Но, боюсь, мне его доброта боком выйдет. Подожди дотемна. Я сам помру, своей смертью. Я тебе за это денег дам.

– За дурачка держишь, – разозлился стражник, – глумишься? Ну, что вы евреи, за люди. Ни слова в простоте, даже перед смертью без иронии не можете обойтись. Жиды, одним словом.

– Погоди, какие уж тут шутки, – сказал Егор. – Вот у меня в заднике сандалии есть углубление, достань оттуда монету. Это аванс будет.

Стражник подошел ближе, схватился за сандалию, выковырял золотую монету и сказал с благоговением, глядя снизу вверх:

– Спаситель!

– Остальные получишь, когда за мной придут. До моей смерти или после – неважно. Понял?

– Да. Что еще для тебя сделать?

– Вино есть?

– Вина нет, есть винный уксус. Принести?

– Уксус сам пей или вон ему дай. Гисмас, уксус пить будешь?

– Буду, – отозвался Гисмас.

– А с вот этого, справа, мух отгони, не могу я на его лицо смотреть.

– Слушаюсь, – сказал стражник.

– Что-то надо делать, – сказал себе Егор, – думай, голова, думай.

Стражник, намочив губку в уксусе, нацепил ее на острие копья и поднес ее к губам Гисмаса. Тот с жадностью стал ее высасывать. Егорка поморщился, глядя на его лицо.

– И как ты пьешь эту кислятину? – не удержался он.

– Так другой-то нету, – ответил Гисмас, – к тому же это последнее, что я вкушаю на этом свете.

– И то верно, – согласился Егорка, – задаром и уксус сладкий.

Стражник вновь подошел к центральному кресту, на котором висел Егорка и поднял копье.

– Эй-эй, – воскликнул Егорка, – ты что делаешь. Мы же договорились.

– Так начальство не знает, что мы договорились, – возразил стражник, – ты не бойся, со стороны не разглядишь. Пусть думают, что я приказ выполнил.

Он провел острием под левым соском Егорки и надрезал кожу. Из раны тут же выступила кровь.

– Вот так будет достовернее, – удовлетворенно сказал стражник и вернулся на свое место.

– Что делает паразит, – сказал ему вслед Егор.

Между тем, толпа редела, количество зевак уменьшалось. Солнце клонилось к закату. Оставались самые стойкие и самые любопытные.

– Эй, Гисмас, – окликнул соседа Егор.

– Чего тебе.

– Слушай друг, у меня ведь апостолы были, ученики верные, не знаешь часом, где они теперь?

– А я почем знаю, где они твои ученики. Нашел, у кого спросить. Смешной ты. Эх, друг, чего ты оставил и чего разыскиваешь? На кой они тебе сдались в этот смертный час?

– Мало ли, – вздохнул Егор, – тщусь надеждой, что они, держа под платьями ножи, стоят среди зевак. А, улучив момент, нападут на стражу, освободят меня.

– Размечтался. Чего они тебя сразу-то не отбили. Люди бают, двенадцать их было, когда тебя взяли, с тобой тринадцать. Некоторые с мечами. Какому-то бедолаге слуге ухо зачем-то подрезали. Ежели сгоряча не сподвиглись, то сейчас на холодную голову вряд ли осмелятся.

– И то верно, – тяжело вздохнул Егор, – но я все же надеюсь.

– Это ради Бога, сколько угодно.

Егор затеял этот разговор просто так, но теперь, в самом деле, разглядывал лица зевак, насколько это было возможно на расстоянии. Пытаясь узреть сочувствие, сострадание. Но видел лишь нездоровое любопытство. Никого из апостолов здесь на месте казни не было, и он почувствовал нешуточную обиду в сердце, не за себя, но за того парня. От этого предательства у него даже слезы выступили на глазах, и сердце закололо.

– А чего бы ты хотел? – услышал он голос Гисмаса. – Чтобы они сами пришли сюда на заклание? Хватит того, что тебя распяли. Своя рубашка, она, знаешь ли, ближе к телу.

– Если начистоту, – тяжело вздохнув, ответил Егор, – хотел бы, чтобы они пришли. Чего бы им сделали. Первосвященнику нужен был только он, а с ними бы ничего не случилось.

– Чего-то ты, друг, о себе стал в третьем лице говорить. Заговариваться стал, отходишь, что ли?

– Иначе их взяли бы вместе со мной, – продолжал Егор. – Эх, чего теперь говорить, но все равно обидно. А сколько я для них добра сделал. Ну, ты меня понимаешь.

– Вообще-то не очень, – возразил Гисмас. – Я бы на их месте поступил бы также. Тебе все равно не поможешь, а им – зачем зря рисковать.

– Сволочь ты, – в сердцах сказал Егор, – а я тебя еще уксусом угощал. Все вы одним миром мазаны. Я знаю только одного человека, способного на самопожертвование, но он сейчас далеко.